Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 2, 1926-27 годы)
Шрифт:
Зашел к АА. Она, по словам Мани, уехала в Царское Село. Оставил ей записку и пошел к Литейному. Неожиданно на Моховой увидел АА, идущую с Л. Н. Замятиной. Подошел к ним. Л. Н. простилась и пошла домой, а я проводил АА до трамвая — она ехала на Царскосельский вокзал.
21.05.1926
21 мая зашел утром к АА, дал ей адрес Мухиных. (Сам я решил не идти к ним. Это было бы компрометантно.)
Вечером провожал АА в трамвае к Мухиным. Я сделал неловкость вчера. Мне не следовало подходить к АА вчера — ибо никакие силы не убедят теперь Л. Н. в том, что встреча была случайной. А получилось нехорошо: АА от Замятиных звонит Пунину, называет
АА ужасает этот упадок нравственности в обществе — как он, упадок, должен быть велик, если даже такой мирный, толстый, пожилой, а главное хорошо обеспеченный человек, как Лившиц, мог пойти на преступление для удовлетворения своих страстей, которых никогда бы и нельзя угадать в нем. С другой стороны — ей жаль Лившица. Она говорит, что Лившиц к ней всегда хорошо относился, был и любезен, и предупредителен, и ничего плохого с его стороны она не видела — насколько неприятен ей другой издатель "Петрограда" — Гессен, настолько приятен был Лившиц.
АА пытается проникнуть в психологию Лившица и признается, что не понимает ее. Как мог он, совершая преступление, спокойно есть, пить, спать, встречаться с этой женщиной? Как мог он быть спокойным, зная, что никуда не уйдет от наказания? В других странах можно бежать, скрыться, а у нас ведь никуда не скроешься... Знал же он это?..
Пока мы ехали — пошел сильнейший дождь. Решили переждать дождь в трамвае, т. е. проехать до конца линии и вернуться обратно. Ехали пустырями (прицепной вагон, 618), и кроме нас в вагоне не было никого. На петле стояли долго — минут двадцать, в страшном зловонии — ... (Обрыв.)
...и где дивно хорошо сейчас.
"Почему бы вам не поехать на лето в Царское Село?" — спросил я, и АА ответила, что самая дешевая комната стоит там семь рублей в сутки. Говорили о негрооперетте — обменивались мнениями... О работе, об Анненском, о котором ей предстояло говорить у Мухиных.
АА главной целью посещения Мухиных ставит — установление дат стихов, потому сейчас ей совершенно ясно, что если стихи Анненского не будут датированы, ни один серьезный исследователь не возьмется за изучение творчества Анненского, и оно станет объектом спекуляции всяких литературных захватчиков и шарлатанов.
Вчера (20-го) АА получила из Москвы сборник стихов московского Союза поэтов. Читала их, и находит их безнадежно плохими: "Мне особенно трудно после Пушкина читать их". Во всех стихах АА видит небрежное отношение к слову. Слова "зацеплены за бок", ни одно слово не использовано до глубины все поверхностно, все приблизительно, все неточно. Стихи многословны,
...совершенно примиренная со мной, сказала мне о том, как ей была неприятна история с встречей на Моховой — то, что я записал раньше. Сказала без упрека, так, как только она умеет сказать. Затем ласково простилась со мной.
Союзу Поэтов — на Мойке 94 — на сегодня предоставили прекрасное помещение. Народу была тьма, и публика странная — с одной стороны, девушки "литературные девушки" — в несметном количестве; с другой — красноармейцы; с третьей — пролеткультовские комсомольцы. Сегодня предпоследняя пятница Союза перед летним перерывом. Поэтов собралось много, в том числе был и Н. Тихонов. Читали. Читал и я — прочел три стихотворения — "На паровозе", "На улице"...
Рассчитывал сегодня получить экземпляр союзного альманаха, первые десять экземпляров которого я получил из типографии в среду (отдал их тогда же, в Союзе, Фроману). Однако остальные будут получены из типографии только завтра, и сегодня я ничего не получил.
Из Союза ездил к Н. Шишкиной — взял у нее новые ее воспоминания о Гумилеве, гумилевские таблицы, которые она получила от одной студентки, и адрес Н. Н. Михайлова, которому она говорила обо мне. Она с каким-то музыкантом записала ноты моего "Догорал закат косматый".
В час ночи был уже дома и лег спать.
30.05.1926
Черновик стихотворения АА, переписанный мною:
О знала ль я, когда в одежде белой ("в ночной порфире" — зачеркнуто)
Входила муза в тесный мой приют
Что к навсегда (2) окаменелой (3) лире (1)
Мои живые руки ("с моленьем тщетным" — зачеркнуто) припадут,
Заложницей страны, которой нет
Ты отнял все, что я отнять молила,
Не дав того, что я молила дать
И на себе теперь я знаю силу
Моих молитв. И неба благодать.
О знала ль я, когда неслась, сверкая ("блистая" зачеркнуто)
Моей любви последняя ("весенняя" — зачеркнуто) гроза
Что лучшему из юношей на свете
Закрою я орлиные глаза
О, знала ль я, когда, томясь успехом
Я искушала ("гр", "гневную" — зачеркнуто) дивную судьбу
Что скоро ("Что те же" — зачеркнуто) люди беспощадным смехом
Ответят на предсмертную мольбу.
И ("О" — зачеркнуто) будь благословенно, о Незнанье
Единое из нам доступных благ
И да хранят твое очарованье
И верный ("милый" — зачеркнуто) друг мой и жестокий враг
30 м. (мая? или марта?) А.
31.05.1926
Эти дни я не записывал — некогда было. Встречи мои с АА распадаются на две части — до 27-го и после 27-го.