Ад. История идеи и ее земные воплощения

Bruce Scott G.

Из этой книги читатель узнает, какие формы принимали адские муки в воображении европейцев: души грешников погружались в пышущую жаром лаву, их грызли огромные черви, обжигали горячие цепи, леденил страшный холод и пожирали чудовища. Ландшафты Ада столь же разнообразны, как его муки. В средневековых описаниях монахи и рыцари проходили через высокие башни, темные лощины и топкие болота, полные демонов и мифических существ. В современных повествованиях Ад превратился в бескрайнюю темницу из раскаленного железа, исходящую дымом, с огромными прочными вратами, обезумевшие от мучений грешные души бьются о них, но не в силах избежать наказания. Литература об Аде может похвастать знаменитыми негодяями прошлого, но, как правило, грешники – это простые люди, такие же, как мы с вами, осужденные на вечное наказание за грехи. Рассказы про Ад – почти всегда дидактические и назидательные, они написаны, чтобы вызвать страх и чему-то научить читателя, убедить грешника исповедаться или, что еще лучше, не грешить вовсе. Но это не облегчает чтения. Гораздо страшнее то, что Ад на земле, перестав контролировать фантазию современного человека, стал одной из главных метафор в европейском обществе и играет важную роль в наших отношениях. Хотя мы все взываем к рассудку и состраданию, силы Ада пока не исчерпаны.

Скотт Брюс

Царства, запретные для живых

Древняя Греция и Рим

Под безжалостным небом античного мира люди утешали себя надеждой, что их бытие не ограничивается жизнью, но перспективы загробного мира, как правило, были мрачными. В древних цивилизациях Месопотамии и Египта большинство людей, сумевших

дожить до зрелого возраста, занимались натуральным хозяйством и рано умирали от полученных травм, болезней, а женщины еще и во время родов. Смерть подстерегала человека буквально на каждом шагу. В легендах Месопотамии душам усопших не грозило наказание за провинности: каждому, безотносительно к статусу, было суждено неприятное существование. После смерти душа попадала в «страну, откуда нет возврата» и пребывала в виде бесплотной тени в «доме пыли» под землей. Неудивительно, что в мифах чувствуется особый интерес к победе над ужасающей фигурой смерти. В самом древнем из известных нам образцов человеческой литературы, «Эпосе о Гильгамеше» (ок. 2100 до н. э.), царь Месопотамии отправляется в рискованное путешествие, чтобы открыть секрет вечной жизни и избежать участи всех смертных, но в конце концов узнает, что это невозможно. Бессмертны только боги.

Представления древних египтян о загробном мире были не столь мрачными, как у их соседей из Месопотамии. В эпоху Среднего царства (2055–1650 до н. э.) жители Египта твердо верили в то, что царство мертвых открыто для всех людей. Однако в отличие от других культур Античности они считали, что посмертную жизнь определяет поведение человека при жизни. Египтяне, которые жили согласно маат (этическому закону доброты и справедливости), могли надеяться, что попадут в чертоги изобилия к Осирису. Но если сердце умершего перевешивало на весах бога смерти Анубиса перо (символ маат), нарушитель умирал заново, и вторая смерть была ужасна. Отступника «разрывали на части» и сбрасывали в кипящую пропасть огнеликие демоны.

Загробные традиции древней Месопотамии и Египта не так ценились в западной культуре, как сюжеты, рассказанные греками, а позже – римлянами. В греческой преисподней обычные души никто не судил. Они населяли Аид, мрачное подземное царство, как бесчисленные тени, лишенные прежних черт, и им оставались лишь печальные воспоминания о жизни на земле. Когда греческий герой Одиссей входит в Дом Смерти (этот эпизод описан в «Одиссее» Гомера), тень могучего воина Ахилла предупреждает его, что жизнь после смерти лишь жалкое существование: «Не утешай меня в том, что я мертв, Одиссей благородный! Я б на земле предпочел батраком за ничтожную плату у бедняка, мужика безнадельного, вечно работать, нежели быть здесь царем мертвецов, простившихся с жизнью» («Одиссея», Песнь 11, 488–491) [2] .

2

Перевод В. В. Вересаева.

В описаниях Гомера и других античных поэтов загробный мир греков представлял собой мрачное царство, населенное не только тенями умерших, но и такими мифическими чудовищами, как трехголовый пес Кербер (Цербер), охранявший царство Аида. Глубочайшая бездна Аида называлась Тартаром. Она служила темницей для восставших титанов и местом, где томились герои мифов Титий, Тантал и Сизиф, обреченные вечно страдать за то, что бросили вызов богам. Впрочем, уже через несколько веков идея посмертных наказаний подверглась демократизации. Около 400 г. до н. э. философ Сократ и его собеседники допустили, что души всех умерших мучают за преступления, совершенные ими при жизни. Позднее римский поэт Вергилий (70–19 до н. э.) описывал подземное царство как место, где простых смертных ждет кара за длинный перечень преступлений. Он особо выделял тех, кто враждовал с родными, был не честен с клиентами, наживал богатства, был убит за прелюбодеяние, совершил государственную измену и нарушил присягу, а теперь «казни здесь ждет» («Энеида», Книга 6, 709–710). В языческом мире Античности «Энеида» Вергилия стала мощным и популярным источником веры в подземное царство, определив все последующие описания кар загробного мира уже в христианскую эпоху.

Тартар, темница титанов [3]

Один из первых греческих поэтов Гесиод жил около 700 г. до н. э. Из его многочисленных поэм до нас дошла «Теогония» («Рождение богов»), в которой описано происхождение космоса и древнегреческих богов. Центральный сюжет поэмы – титаномахия, война обитателей Олимпа во главе с Зевсом с прежним поколением богов – отцом Зевса Кроносом и титанами – за власть над миром. Титаны потерпели поражение в десятилетней войне и были низвергнуты в подземное царство: «Подземь их сбросили столь глубоко, сколь далеко до неба, Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар». Сторожить Тартар Зевс поставил сторуких гигантов Котта, Бриарея и Гиеса. Гесиод описывает этот сумрачный мир как вечную темницу, но один из титанов не избежал дополнительного наказания: Атлант, «сын Иапета», вечно держит «на голове и руках неустанных широкое небо».

3

Теогония // Эллинские поэты / Пер. В. В. Вересаева. Вересаев, В. В. Полное собрание сочинений. – М.: Недра, 1929. – Т. 10.

Согласно «Теогонии», поверженные титаны были не единственными обитателями Тартара. В недрах земных также жили некоторые олимпийские боги, которые по обыкновению сторонились солнечного света. Здесь обитали Ночь и ее дети, «ужасный бог» Сон и его брат Смерть, ненавистный даже богам. Хозяином этого подземного мира был старший брат Зевса Аид, он правил вместе со своей ужасной женой Персефонеей (Персефоной). Страшный пес Кербер охранял их «гулкие домы», он встречал гостей, виляя хвостом, но пожирал любого, кто порывался уйти. В поэме Гесиод также рассказывает, что Кербер был одним из свирепых потомков нимфы Ехидны и гиганта Тифона, которые зачали многих чудовищ в античной Греции. Впрочем, в отличие от большинства античных авторов, поэт описал Кербера как несказанно кровожадного, «медноголосого» пса с пятьюдесятью головами.

Заревело ужасно безбрежное море,Глухо земля застонала, широкое ахнуло небоИ содрогнулось; великий Олимп задрожал до подножьяОт ужасающей схватки. Тяжелое почвы дрожанье,Ног топотанье глухое и свист от могучих метанийНедр глубочайших достигли окутанной тьмой преисподней.Так они друг против друга метали стенящие стрелы.Тех и других голоса доносились до звездного неба.Криком себя ободряя, сходилися боги на битву.Сдерживать мощного духа не стал уже Зевс, но тотчас жеМужеством сердце его преисполнилось, всю свою силуОн проявил. И немедленно с неба, а также с Олимпа,Молнии сыпля, пошел Громовержец-владыка. Перуны,Полные блеска и грома, из мощной руки полетелиЧасто один за другим; и священное взвихрилось пламя.Жаром палимая, глухо и скорбно земля загудела,И затрещал под огнем пожирающим лес неиссчетный.Почва кипела кругом. Океана кипели теченьяИ многошумное море. Титанов подземных жестокийЖар охватил, и дошло до эфира священного пламяЖгучее. Как бы кто ни был силен, но глаза ослеплялиКаждому яркие взблески перунов летящих и молний.Жаром ужасным объят был Хаос. И когда бы увиделВсе это кто-нибудь глазом иль ухом бы шум тот услышал,Всякий, наверно, сказал бы, что небо широкое сверхуНаземь обрушилось, – ибо с подобным же грохотом страшнымНебо упало б на землю, ее на куски разбивая, –Столь оглушительный шум поднялся от божественной схватки.С ревом от ветра крутилася пыль, и земля содрогалась;Полные грома и блеска, летели на землю перуны,Стрелы великого Зевса. Из гущи бойцов разъяренныхКлики неслись боевые. И шум поднялся несказанныйОт ужасающей битвы, и мощь проявилась деяний.Жребий сраженья склонился. Но раньше,

сошедшись другс другом,Долго они и упорно сражалися в схватках могучих.В первых рядах сокрушающе-яростный бой возбудилиКотт, Бриарей и душой ненасытный в сражениях Гиес.Триста камней из могучих их рук полетело в ТитановБыстро один за другим, и в полете своем затенилиЯркое солнце они. И Титанов отправили братьяВ недра широкодорожной земли и на них наложилиТяжкие узы, могучестью рук победивши надменных.Подземь их сбросили столь глубоко, сколь далёко до неба,Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар:Если бы, медную взяв наковальню, метнуть ее с неба,В девять дней и ночей до земли бы она долетела;Если бы, медную взяв наковальню, с земли ее бросить,В девять же дней и ночей долетела б до Тартара тяжесть.Медной оградою Тартар кругом огорожен. В три рядаНочь непроглядная шею ему окружает, а сверхуКорни земли залегают и горько-соленого моря.Там-то под сумрачной тьмою подземною боги ТитаныБыли сокрыты решеньем владыки бессмертных и смертныхВ месте угрюмом и затхлом, у края земли необъятной.Выхода нет им оттуда – его преградил ПосидаонМедною дверью; стена же все место вокруг обегает.Там обитают и Котт, Бриарей большедушный и Гиес,Верные стражи владыки, эгидодержавного Зевса.Там и от темной земли, и от Тартара, скрытого в мраке,И от бесплодной пучины морской, и от звездного небаВсе залегают один за другим и концы, и начала,Страшные, мрачные. Даже и боги пред ними трепещут.Бездна великая. Тот, кто вошел бы туда чрез ворота,Дна не достиг бы той бездны в течение целого года:Ярые вихри своим дуновеньем его подхватили б,Стали б швырять и туда и сюда. Даже боги боятсяЭтого дива. Жилища ужасные сумрачной НочиТам расположены, густо одетые черным туманом.Сын Иапета пред ними бескрайне широкое небоНа голове и на дланях, не зная усталости, держитВ месте, где с Ночью встречается День: чрез высокий ступаяМедный порог, меж собою они перебросятся словом –И разойдутся; один поспешает наружу, другой жеВнутрь в это время нисходит: совместно обоих не видитДом никогда их под кровлей своею, но вечно вне домаЗемлю обходит один, а другой остается в жилищеИ ожидает прихода его, чтоб в дорогу пуститься.К людям на землю приходит один с многовидящим светом,С братом Смерти, со Сном на руках, приходит другая, –Гибель несущая Ночь, туманом одетая мрачным.Там же имеют дома сыновья многосумрачной Ночи,Сон со Смертью – ужасные боги. Лучами своимиЯрко сияющий Гелий на них никогда не взирает,Всходит ли на небо он иль обратно спускается с неба.Первый из них по земле и широкой поверхности моряХодит спокойно и тихо и к людям весьма благосклонен –Но у другой из железа душа и в груди беспощадной –Истинно медное сердце. Кого из людей она схватит,Тех не отпустит назад. И богам она всем ненавистна.Там же стоят невдали многозвонкие гулкие домыМощного бога Аида и Персефонеи ужасной.Сторожем пес беспощадный и страшный сидит перед входом.С злою, коварной повадкой: встречает он всех приходящих,Мягко виляя хвостом, шевеля добродушно ушами.Выйти ж назад никому не дает, но, наметясь, хватаетИ пожирает, кто только попробует царство покинутьМощного бога Аида и Персефонеи ужасной.

Мегафауна преисподней [4]

В античной мифологии ужасный пес Кербер охранял вход в Царство мертвых, владения Аида и Персефоны. Он был стражем, а не палачом, и его присутствие служило напоминанием о вечной границе, пролегавшей между миром живых и миром мертвых. Страшному на вид Керберу все-таки не всегда удавалось помешать греческим героям попасть в загробный мир. Когда от укуса змеи умерла Эвридика, ее убитый горем муж певец Орфей спустился в Аид, чтобы вернуть ее. У врат смерти он спел колыбельную, с легкостью усыпил Кербера и проскользнул мимо него. Также и герой знаменитого цикла мифов Геракл при помощи Тесея одолел пса Аида, выполнив последнее из двенадцати заданий, данных ему Эврисфеем, царем Арголида. Античные авторы несколько веков запечатлевали труды Геракла в литературе и росписях, наиболее подробно сражение с Кербером (Цербером) описано римлянином Сенекой (ок. 4 до н. э. – 65 н. э.). В его трагедии «Геркулес в безумье», сочиненной в I в., рассказчиком является Тесей, а главный герой выходит на бой со страшным псом, вооружившись простой палкой и подпоясавшись шкурой непобедимого Немейского льва – своим первым трофеем. Победа над Цербером, который по обыкновению показан как пес с тремя головами, раз и навсегда доказала неуязвимость Геракла.

4

Луций Анней Сенека. Трагедии / Пер. С. А. Ошерова. – М.: Искусство, 1991.

Дом завиднелся Дита ненасытного,Там царства сторож яростный, стигийский песПугает тени лаем, разрывающимТри глотки. Голову в крови запекшейсяГадюки лижут, змеи гривой вздыбилисьВкруг шей, и хвост-дракон шипит пронзительно.Под стать обличью злость. Едва заслышал онШаги, как встали дыбом змеи-волосыИ, к шелесту теней бесплотных чуткие,Насторожились уши. Сын ЮпитераПриблизился; в пещеру оробелый песРастерянно попятился – лишь гулкий лайБезмолвье оглашал да змеи грозныеШипели на загривке. Звук, утроенныйТройною пастью, даже и блаженным былТеням ужасен. С левой снял руки геройОщеренную голову клеонскую,Как щит ее подставил, скрытый шкурой весь,Поднял десницей палицу победную, –И вот она летает у него в руке,Удары множа. Сокрушенный, сломленный,Пес не грозит уж: головы повесивши,В пещеру он забился. А властителиВ испуге разрешили увести егоИ в дар меня по просьбе друга отдали.Рукой по шее потрепав чудовище,На адамантовую цепь он взял его.Бессонный сторож царства беспросветного,Прижавши робко уши, позабывши злость,Послушно влекся следом, свесив головыИ змееносным по бокам хлеща хвостом.Когда к Тенара устьям мы приблизилисьИ вдруг в глаза ударил свет невиданный,Вновь злоба обуяла побежденного:Стал цепь трясти и рваться и по склону внизЧуть не увлек с собою победителя.Но на мои тут руки оглянулся он,И пса, борьбой напрасной разъяренного,Мы потащили с силою удвоеннойИ вывели на свет. Увидев ясногоПростор блестящий неба и сиянье дня,Глаза закрыл он, ненавистный день прогнав,И повернулся вспять, и, шею свесивши,Уперся в землю мордой, и в АлкидовойТени укрылся. Но толпа с ликующимПодходит кликом, увенчавшись лаврами,И песней славит Геркулеса подвиги.