Адаптация
Шрифт:
Валяясь на диване, переключая пультом каналы телевизора и управляя музыкой на СD-плеере, изредка выходя на улицу, чтобы купить еды, я пил одну таблетку паксила в день и еще другие, назначенные Аристарховым. Приступы тошноты и сонливости прошли через неделю – сейчас внутри вяло протекала апатия, похожая на влажный туман. Мысли двигались потоком расшифрованных иероглифов, которые почему-то было неинтересно читать.
Один раз меня навестил Сид. Он явился без предупреждения – просто позвонил в дверь. С тех пор, как я отключился от мира – а вернее, мир отключил меня от себя, и у меня не было ни сил, ни желания
Сид вошел, промокший насквозь.
– Там что, дождь?
– Ага. Шли мимо с Ксю, решил к тебе заскочить, ты не отвечал на звонки.
– Знаешь, я думал о тебе и хотел позвонить.
– Так позвонил бы.
– А Ксю, это кто? – спросил я.
– Моя девушка, Саша. Кажется, я люблю ее.
– Вот как? Любишь? Правда? – заинтересовался я.
– Да, – кивнул Сид, – знаешь, я кажется, лишился любовной девственности и скоро брошу на фиг свой реальный роман. Любовь настоящей.
– Настоящей? – удивился я. – Где-то я слышал это слово. Черт, но в прошлом я точно его не слышал. Откуда оно тогда?
– Значит, залетело из будущего, – засмеялся Сид, открывая дверь в туалет, – пойду отолью, а то скончаюсь от передозировки мочи.
– Разве так бывает, что слово, которое ты слышишь, залетело из будущего? – спрашивал я в закрытую дверь.
– Конечно! – весело отвечал Сид. – Почему нет? Будущее – это страна, в которую ты, бродяга, бредешь из своей нынешней. И вот, ты уже к ней подходишь и слышишь в отдалении слова, произносимые в этом самом будущем…
– Выходит, я уже перешел границы этой страны, – сказал я, – если так хорошо слышно.
– May be, – Сид вышел из туалета. Вошел в ванную, открыл кран и стал мыть руки.
– Знаешь что, – услышал я его голос из ванной. – Я тут подумал недавно, что хорошо было бы до смерти решить один главный вопрос.
– Какой вопрос? Почему до смерти?
– До того, в смысле, как умрешь… – Сид, вытирая руки полотенцем, вышел в коридор. – Было бы обидно умереть и не решить этого вопроса.
– Что же это за главный вопрос?
Сид сузил глаза и кивнул в мою сторону.
– Ты знаешь.
– Напомни.
– Кто мы такие, откуда пришли и кто нас такими вот сделал, – буднично сказал Сид. – К чему все это, – он махнул рукой, обводя глазами коридор. – Почему это я, а ты – это ты, почему мы не камни и не пни, а вот такие, как сейчас… Почему мы такие, – Сид взял себя руками за голову, – вот такие, с дырками рта, с кровью, глазами, с членом, с мозгами, с мыслями о смысле жизни… почему шевелимся, ходим… почему это мы?
Он замолчал, стоя передо мной с опущенной головой и по-прежнему обхватив ладонями виски. Потом словно очнулся. Поднял голову и улыбнулся.
– А Ксю где? – спросил я.
– Домой побежала, собаку выгуливать. Она здесь неподалеку живет.
– Сид, надо будет увидеться, поболтать, – сказал я.
– Конечно. Слушай, включи телефон. Я к тебе завтра заеду, и мы смотаемся куда-нибудь. Хочешь, в лес? Я тебя с Ксю познакомлю. Проветришься.
Он посмотрел на меня. Мы помолчали. Странное было молчание: словно что-то разъединило, или объединило, или предупредило о чем-то нас…
– Ладно, я побежал. Ксю ждет, – сказал Сид.
Пожав
Путешествие в да
Сколько прошло часов? Дней? Телефон не звонит, анкета на сайте знакомств уничтожена – нажал кнопку, и все. На свидание с красной кхмеркой Марией я не пошел. Ленку из Ялты больше не видел. Аннет тоже. Анна уехала к своему жениху на Кипр – женились они там, вероятно. Плывут, как и пять тысяч лет назад, рыбы в воде, бегают в лесу олени, шевелятся в траве ежи. Человеческий мир держится на двух бодрых, непьющих и некурящих китах: статусе и сексе. Я послал на хрен обоих. Теперь самое то, чтобы удалить основную анкету – себя. Но нет. Еще пока нет. Не до конца распрощался, что ли? Или, чтобы быть, кроме двух монстров-китов существует третья причина?
Много лет назад моя жена ждала ребенка. Недель пять или шесть прошло от зачатия – ранняя стадия. Она пришла из поликлиники, где ее просвечивали – зародыш оказался ростом двенадцать миллиметров. Я посмотрел по линейке: 12 миллиметров живого существа, которое увеличится, вылезет, начнет думать, складывать цифры, восхищаться, плакать, страдать. Может, эти 12 миллиметров тоже когда-нибудь будут смотреть в зеркало и спрашивать: кто это там? Неужели – я?
Ночью я лежал рядом с женой и думал, представлял себе этот тонкий, продолговатый и едва шевелящийся зародыш внутри ее тела. Маленькое сердце, которое, вероятно, уже стучит. И прилепившаяся к нему душа, похожая на маленькое жаркое солнышко.
У нас с женой не совсем хорошо тогда было в жизни, совсем неважно. К ней приехала подруга из Симферополя и говорила, глядя мимо меня ей в глаза: как же вы в Москве и так ужасно живете?
Мы снимали комнату в коммуналке. Оба были студентами, но Лена взяла академический отпуск – ей подвернулась работа, которую трудно было совмещать с учебой. Жена находила по всей стране художников, которые продавали оптом свои пейзажи, натюрморты и тематические композиции приезжающим скупщикам живописи из Голландии. Те перепродавали картины европейским сувенирным салонам и компаниям для развешивания по стенам офисов. В моде был социалистический реализм. Лена получала проценты с продаж, ходила на презентации, возвращалась домой поздно. У нас перестало с ней ладиться – это часто случается, когда женщина начинает зарабатывать больше, чем мужчина. Но мы были молоды и пока не очень понимали, что происходит. Вероятно, мне нужно было тоже уйти в академический отпуск, тоже начать зарабатывать деньги, окончить институт заочно. Но мне казалось, что все нормально и так. Как хорошо жить просто, бездумно!
Жена стала нервной, я тоже. Она несколько раз говорила то, чего я от нее раньше не слышал: мужчина должен быть сильным, в меру циничным, уметь со здоровой агрессией осваивать этот мир. Тогда подобные выражения как раз стали появляться в наших новых цветных журналах. Ее зачатый ребенок, вероятно, был подсознательной попыткой наладить нашу жизнь, избежать разрыва, который становился все более неотвратимым. Может быть, родись наш ребенок, мы бы смогли продлить свой брак навсегда. И выбрались бы из кризиса человечности, в котором пребывали не только мы, но и вся наша страна, и весь, как потом стало казаться, мир.