Адель
Шрифт:
Увереннее шел, быстрей.
Уж не шагал ведь, а бежал,
Но свет его опережал!
На этом странный сон прервал
Тот голос, что он с детства знал.
Из кухни доносился томный
Двух женщин диалог укромный.
«Опять он, паразит, нажрался.
Когда б уже наотмечался!…
Все, выгоню его к чертям!
Предам
На что мне в жизни эта кара?!»,–
Бранила мужа теть Тамара.
X.
Укроев, мой товарищ верный,
Был, человек, он– внесистемный.
И бредом всяким не страдал.
Разумен он! Миллениал!
Не верил тот в чертей, в людей.
В святых и в грешных он не верил,
И схоластических идей
Не был сторонник. Все же вверил
Он разуму всяк бытие;
(Уж таково его чутье)
И жизнь свою лишь этим мерил.
Во сне тому, что увидал,
Характер глупости придал.
Он, улыбнувшись воскресенью,
Вручил бредовое забвенью.
На кухне вот уже стоял
И теть Тамару приобнял.
«Ах, как же поутру вкусны
Бывают мамины блины!»,–
За стол с улыбкою, шутя,
Уселось славное дитя.
Допрос классический пройдя,
Соседке он всего себя,
В который раз, презентовал.
Лишь про Адель не рассказал.
Та протоколом сим довольна;
Тем, что соседский сын достойно
В столице Родины живет,
Пристойно там себя ведет.
Неосторожность тот имел –
О наболевшем ляпнуть смел:
– Как там дядь Витя поживает?
Работает ли, не хворает?
– Заботами он не страдает!
По графику стабильно пьет,
Хоть благо, что меня не бьет!
Да всех переживет тот гад!
Недели две тому назад
На пенсию же, дурень, вышел!
– Тамар, Тамар, ну хватит, тише.–
Мать Радамеля улыбалась,
Коль со стола тут прибиралась.
– Ну как же будешь тише, Сара?!
Как
А в доме запах перегара!
Не человек, ей-богу, кара!
Посмеет только пусть прийти,
Я укажу ему пути!–
Укроевы к тому привыкли;
В угоду пламенных реликвий
Она его пусть и ругала,
Но никогда не прогоняла.
Им суждено было до смерти,
Средь буреносной круговерти,
Беречь друг друга и терпеть,
Коль разбежаться не успеть
По молодости умудрились:
Уже давно те с этим свыклись.
«Пойду, влекут меня дела»,–
Он маму, встав из-за стола,
За вкусный завтрак поцелует.
(Ей сын всегда любовь дарует)
Сменив футболку на рубашку,
Покинул он пятиэтажку.
Был небольшой пред домом сквер.
В угоду вековых манер,
Частенько отдыхал там люд,
Здесь находя себе приют.
Столы, скамейки –все тут есть.
Муниципалитету – честь!
Они завод не закрывали,
Но кое-что предпринимали,
Чтоб те, не ведая печали,
С комфортом все же помирали.
Коль нынче парки обустроить
Повсюду стало очень модно.
Смущаясь, смею я напомнить –
Под них «пилить» весьма удобно.
XI.
Из сквера из того устало
Антоновское зазвучало.
«Жаль, что вечер мал…», –
Дядь Витя грустно напевал.
То ли от жизни он устал…
Или же радоваться ей.
Гитары струны тот ласкал:
И медленнее, и нежней.
Но Радамеля заприметив,
Дядь Витя радостным вмиг стал,
Стремглав другое заиграл.
«И никому на свете…
Грусти не выдавай!
Мечта сбывается…», –он улыбается.
Кричит: «Присядь ко мне! Давай!»
Ярщик – хороший был мужик!
С кармана «Беломор» торчит.
И пепельная седина