Адептус Астартес: Омнибус. Том I
Шрифт:
Торольф подошел, чтобы проверить жизненно важные органы…
— Назад, — прорычал новоприбывший сквозь окровавленные зубы и оттолкнулся от земли.
— Спокойней, брат, мы оба игрушки одних и тех же тюремщиков. Я не причиню вреда. — Торольф раскинул руки в знак примирения и отступил к дальней стене.
Похоже, космодесантник успокоился и прислонился к противоположной стене.
— Где мы?
Торольф посмотрел на обнаженного космодесантника, изучая глубокие шрамы, исполосовавшие бледную плоть. Тело усеивали красноречивые следы колотых ран, сувениры, оставленные дыбой, терзавшей нервную систему человека. Торольф
— Мы в Даморре. — Торольф говорил с приглушенной четкостью, как проповедник, утешающий свою паству. Когда он говорил, то искал свои четки, но эльдары забрали их вместе с остальным военным снаряжением, когда схватили его. Воин-монах вздохнул и дал себе слово попросить прощения у Императора за произнесенное слово ксеносов. — Это мир-арена эльдарских пиратов.
Новичок собрался заговорить, но Торольф прервал его.
— Думаю, брат, моя очередь задать вопрос.
Другой космодесантник кивнул.
— Кому ты служишь?
На лице космодесантника вспыхнул гнев.
— А почему я тебе должен говорить? Какому Легиону ты служишь?
— Я не стремлюсь добиться преимущества над тобой, брат. Я — Торольф Ледоход, сын Русса.
— Космический Волк, — выплюнул космодесантник, плохо скрывая свою неприязнь к детям Фенриса. — Новичок внимательно рассмотрел другого воина. То, что Торольф вместо расхваливания своего ордена говорил так скромно, противоречило всему, что он знал о потомках Русса. — Ты неплохо говоришь для берсерка.
Торольф почувствовал на себе взгляд космодесантника. Он задумался, насколько по-скотски должен выглядеть, волосы спутанными окровавленными прядями ниспадали на плечи, лицо обрамляла растрепанная борода.
— А теперь, — голос Торольфа стал жестче, — я хочу знать, с кем делю камеру.
— Я — Эканус из Темных Ангелов.
Торольф пристально посмотрел Темному Ангелу в глаза и не обнаружил в нем пятна Хаоса.
— Я однажды сражался вместе с Темным Ангелом.
— Что?
Торольф опустил глаза.
— Рамиил был моим первым сокамерником. Могучий воин. Я чту его каждым вдохом на арене, мое тело — монумент его наследию.
— Где твои клыки, волк? — грубо спросил растерянный Эканус.
Торольф от раздражения стиснул зубы.
— Те бы лучше следить за своим тоном, сын Джонсона. — Он замолчал и провел рукой по рту. — Их дьявольские хирурги получили большое удовольствие, спилив дар моего повелителя. Боль и оскорбление я смою кровью. — Торольф перевел взгляд к отметкам убийств на стене.
Эканус проследил за ним.
— Дайте Космическому Волку подсчитывать убийства. Твое и твоих братьев представление о чести больше соответствует варварству захолустных дикарей.
Лицо Торольфа смягчилось.
— Это не из-за славы. Каждая отметка служит напоминанием о наказании, которое мне предстоит, когда это закончится.
— Это никогда не кончится, Волк. Я стал чемпионом на двух их адских игрищах, только чтобы оказаться здесь, в начале нового кошмара.
— В смерти,
— Хм, — фыркнул Эканус. — Возможно, мы с тобой будем сражаться следующими.
— Возможно, — мягко ответил Торольф. — Эльдары получают большое удовольствие, наблюдая за тем, как арена разрывает узы братства.
— Рамиил?
Торольф кивнул.
— Я убил его. — Он встретил кровожадный взгляд Экануса. Брови Темного Ангела изогнулись от гнева. — Не бойся, брат, если мы протянем достаточно долго на этом проклятом турнире, тогда, вне всякого сомнения, мы сразимся друг с другом. У тебя будет шанс восстановить честь Рамиила… — Торольф сел на пол и закрыл глаза, — но пока нам вполне хватит ксеносов и отвратительных мутантов, чтобы затупить свои клинки.
Скрежет шестеренок и грохот рычагов цепной передачи разбудили Торольфа. Он мог задействовать каталептический узел, позволив части своего мозга отключиться, в то время как другая оставалась бы активной. Но в действительности ему был нужен полноценный отдых. Перенесенные за последнее время нагрузки на тело были ничем в сравнении с тем, что пришлось выдержать его разуму. Он приподнялся и сел, когда медные двери со скрипом открылись. Вошла гибкая фигура, симметрия ее длинных, изогнутых конечностей и безукоризненная грудь противоречили вертикальной решетке, заменяющей лицо. Торольф остался на месте, когда вошли двое ее сородичей и встали по бокам от нее. Они оба сильно горбились, грудная мускулатура была развита до такой степени, что угрожала сломать им спины. Их отвратительные тела покрывала нездорового цвета кожа с порами, из которых вытекали смертоносные токсины. Тем не менее, по стандартам большинства культур у них были красивые лица.
— Встань, — прошипела команду женщина через решетчатое лицо.
Слово проскрипело в воздухе, одновременно искаженно и отчетливо. Если бы не ухо Лимана, которое отфильтровало резкость звука, он бы ворвался в череп Торольфа, как ленточная пила. Когда это случилось, космодесантник почувствовал влагу на щеках — из ушей сочилась кровь. Он встал, не отрывая взгляда от извращенного уродства женщины, и подождал, пока горбуны вышли вперед и заковали его кисти в тяжелые цепи.
— За мной, — женщина резко повернулась, ее увитые шипами волосы рассекли воздух, когда она вышла.
Торольф заскрипел зубами, борясь с тошнотой, вызванной ее голосом, и позволил горбунам вывести себя из камеры.
Коридор вонял смертью. На полях сражений Торольф сталкивался с запахом почти каждой вообразимой смерти: едкая вонь нечистот, смешавшихся с костями, когда разрывные снаряды рвали людей на куски; резкий запах лазерных лучей, пронзающих плоть; удушающий смрад прометия, который сжигал людей дотла и испарял воздух, которым они дышали. Но запах смерти в коридоре был намного более мерзким, чем любая погибель, которую солдат мог принести врагу. В воздухе чувствовалась развращенность, смерть, причиненная палачами ради наслаждения. Торольф изо всех сил старался не вдыхать воздух слишком глубоко, вонь многочисленных токсинов подавляла его усиленные чувства. Здесь, в глубинах изобретенного чужими ада, ты умирал долго, когда тщательно продуманные пытки ломали твой дух, а гниение и разложение уничтожали тело. Смерть в этом месте не была средством достижения победы в войне, ее приемлемой частью. Здесь убивали ради самой смерти.