Адептус Астартес: Омнибус. Том II
Шрифт:
Затем все кончилось: через долю секунды головокружения реальность собралась воедино и Ика обнаружил, что неуправляемо парит, подхваченный потоками. Выбитый из легких воздух возвращался судорожными вдохами, в голове отдавался тяжелый ритм пульса. Поблизости пролетел на полностью расправленных крыльях пытающийся сохранить равновесие Дал. Турбулентный поток грубо ударил Ику, и он, наклонился, ненадолго сорвавшись в падение, отчего затрепетали искореженные крылья и хвостовые пластины. Спуск стал более ровным, но равновесие было неуклюжим, и неизбежно должно было закончиться плачевно.
Рядом
Траектория Дала выровнялась, он вновь оказался перед Икой, оглянулся, на его лице царила приводящая в бешенство ухмылка, а в глубоко посаженных глазах мерцало… Торжество?
Затем подгоняемые бурей близнецы посмотрели вперед, туда, где ветер разбивался о вершины Бритвенного Хребта. Лететь по ветру было нельзя, сохранение положения и высоты — единственный шанс на спасение. Окровавленные и истерзанные, опустошенные морально и физически, близнецы хранили молчание, а перед ними возвышалась приближающаяся Призрачная Вершина.
Когда все закончилось, мир был черным. Не унылая, сухая чернота огненной бури или другого акта насилия, а скорее отполированная чернота скользкого от воды камня. Сама земля была разорвана на части, счищена со скал как скальп с черепа. И, конечно, были развалины, но не много. Не стертые с лица земли хижины или искореженные транспортные средства, а скорее рассеянные участки пыли, которые, возможно, ранее были домами, или брызги жидкого металла, выбитые и отброшенные яростной молнией.
Ика и Дал выползли из ставшего им убежищем подвала и уставились на то, что осталось от их жизней.
Ни на первый, ни на второй день настоящей боли не было. Близнецы должны были погрузиться в отчаяние, но вместо этого они бродили по уничтоженному острову в состоянии фуги.
На третий день братья начали осознавать реальность. Иногда они плакали, но этого явно не хватало, чтобы победить отчаяние. Потребность выговориться, излить душу, оставалась неудовлетворенной. Они не могли найти в себе сил ни смотреть на друг друга, ни разговаривать.
На четвертый день, когда животы начало сводить от голода, вновь вернулось оцепенение. Они находили себе какое-нибудь дело или старались отвлечься — например, запутавшуюся морскую птицу или наполовину успешную попытку рыбалки — и все казалось нормальным, пока разум не позволял себе блуждать. Тогда память о… событиях возвращалась. И каждый раз приходила боль: бесконечная петля воспоминаний и реакции.
На пятый день прилетел глайдер.
«Каждый мужчина тринадцати лет да явится в Плоский город в тринадцатый день тринадцатого лунного месяца каждого года. Волею Империума.»
Он почти пролетел мимо, увидев с высоты своего полета только изломанные остатки сообщества: место обитания племени, превратившееся
Но Дал пустил в далекий призрак солнечного зайчика с помощью обломка зеркала, и глайдер начал снижаться, приближаясь к последним выжившим с острова Кальтум. И они взошли на борт, чтобы умереть.
Эластичные крылья Ики дважды издавали шипение, когда рвалась ткань, и дважды он наклонялся под невозможными углами, готовясь к смертельному падению в волны.
Дважды голос в голове говорил: «Да — позволь мне умереть!» И дважды он выравнивался, так или иначе находя способ сохранить положение. Призрачная вершина больше не возвышалась над горизонтом мира. На таком расстоянии она и была всем миром.
— Где мы приземлимся, брат? — сказал Ика, глядя вперед, где без усилий держался в воздухе Дал. Брат не ответил. Ика позвал его еще раз, на этот раз громче, — Я говорю, где мы при…
— Я слышал, — Дал обернулся, пронзив брата пристальным взглядом. — Откуда мне знать? — затем он шевельнул плечами, спустился пониже и пронесся вперед.
Время от времени ветер, казалось, поддерживал Ику снизу, как будто чтобы нежной рукой покачивать его тело, но на самом деле лишь чтобы швырнуть его высоко в воздух или обрушить вниз, кувыркающегося и беспомощного. В такие моменты лишь фаталистический импульс — уверенность в том, что не имеет значения, продолжить борьбу или сдаться — позволил ему изо всех сил избегать таких карманов и ям и сохранять положение.
С каждой секундой он приближался к Призрачной Вершине, пока она, казалось, не стала планетой, падающей на Гатис, чтобы неизбежно с ним столкнуться, и засыпать все сущее хаотическими планетарными внутренностями и артериальной лавой. Ике хотелось, чтобы так и случилось, чтобы он мог оседлать гребень этого огненного катаклизма и сгореть в воздухе подобно ничтожной искре.
В этом подвешенном состоянии он едва ощутил пальцы силы, снова копающиеся в его разуме. Ике не хватало сил, чтобы вызвать рвоту, и от психического контакта он лишь беспомощно разевал рот. Голос библиария Трина вновь проник в его мозг, пульсируя за глазными яблоками.
— Там… — прошипел он, и глаза самопроизвольно устремили взгляд на поверхность скалы, где — если бы Ика сам посмотрел против бьющего в лицо потока воздуха и сосредоточился — он мог бы разобрать темный провал над плоским выступом. Еще одна пещера. Юноша увидел, что Дал отреагировал точно так же, повернув лицо к далекой платформе.
И близнецы устремили свои опустошенные, израненные тела к выступу, и неуклюже, неловко спустились на него.
Камень показался мягкой периной, приняв на себя тело Ики и смягчив его падение. Какой-то частью мозга юноша осознавал губительность посадки, отдаленно фиксируя распространяющуюся боль, но был не в силах вздрогнуть или застонать.
Дал, конечно, был уже на ногах. Он сорвал с себя гибкие крылья, затем сжал кулаки и триумфально вскинул их в воздух.