Адмирал Империи 34
Шрифт:
Ненавязчиво, между делом Шепотьев намекнул собеседнику, что успех или провал этой решительной комбинации будет всецело зависеть от того, как поведет себя в решающий момент союзная эскадра под командованием адмирала Джонса. Если тот согласится хотя бы временно придержать своих ребят и не ввязываться в сражение на чьей-либо стороне, у Самсонова появится реальный шанс одержать быструю и убедительную викторию. Которая уже сама по себе станет весомым аргументом для признания легитимности нового правителя.
А вот в случае, если американец и его контингенты выступят на стороне Шувалова, ситуация
Поэтому важно было не допустить такого печального исхода, пока не стало слишком поздно. И тут как раз самое время для тех о кого это зависит проявить подлинную дальновидность и государственную мудрость. Отринув сиюминутные амбиции и обиды, отодвинув на второй план соображения престижа, объединить усилия ради общего блага…
Нужно ли говорить, что, слушая весь этот монолог канцлера, вице-адмирал Джонс отнюдь не выглядел впечатленным? Скорее уж на лице американца застыло выражение глубочайшего скепсиса, граничащего с неприкрытым отвращением. Во-первых, как человек действия, привыкший мыслить и изъясняться просто и прямо, он органически не выносил всей этой велеречивости и двусмысленности, столь характерной для придворных политиканов. Уж лучше откровенная и честная грубость солдафона, чем льстивое словоблудие дипломата. А во-вторых, Илайя был американцем, и его мягко говоря слабо волновали бедствия колонистов российского сектора контроля…
Тем не менее, адмирал был достаточно опытен и умен, чтобы понимать: в подобной ситуации лобовая конфронтация с Шепотьевым и иже с ним — для него последнее дело. Сейчас следовало на время смирить гордыню и хотя бы выслушать собеседника до конца. А уж потом, не торопясь, все тщательно обдумав и взвесив все за и против, принимать решение.
Именно поэтому вице-адмирал Илайя Джонс сейчас так долго и мучительно размышлял над только что услышанным предложением канцлера Шепотьева, ничего тому не отвечая и лишь молча сверля собеседника пронзительным, испытующим взглядом своих черных, бездонных глаз. Американец прекрасно понимал, что им сейчас бессовестно манипулируют, пытаясь использовать в каких-то своих мутных политических играх.
Вообще, ситуация с внезапным обострением борьбы за власть и попыткой дворцового переворота в верхах Российской Империи вызывала у Джонса глубочайшее отвращение. Вице-адмирал считал все эти подковерные свары и распри самодержавного двора верхом идиотизма и безответственности в такой критический момент. Ведь вместо того чтобы отбросить мелочные обиды, сплотиться перед лицом грозного врага, коим по-прежнему являлась АСР в лице его адмирала Коннора Дэвиса, все эти надменные русские аристократы продолжали всеми правдами и неправдами грызться между собой, изо всех сил пытаясь залезть на трон.
Да уж, совсем не о таком развитии событий думалось вице-адмиралу Джонсу, когда всего несколько недель тому назад он в числе прочих
Впрочем, была одна веская причина, по которой Джонс согласился на эту сомнительную встречу со столь неприятным субъектом, как Шепотьев. И причина эта заключалась отнюдь не в высоких званиях или должностях последнего, а исключительно в том, что до самого последнего момента канцлер выступал в роли некоего неформального спикера и личного представителя великой княжны Таисии Константиновны — пожалуй, единственного человека во всей этой бескрайней и непостижимой России, кому американец продолжал безоговорочно доверять и в здравомыслие которой он истово верил.
Именно великая княжна не по годам мудрая и решительная, являлась сейчас в глазах Илайи единственным достойным и законным носителем верховной власти в Российской Империи. Или, как минимум, незаменимым гарантом ее стабильности и преемственности в переходный период, пока прямой наследник престола, малолетний царевич Иван, не достигнет совершеннолетия.
Другого выхода из политического и династического тупика, в котором оказалась страна со смертью императора Константина, вице-адмирал Джонс попросту не видел. А потому и готов был всемерно поддерживать Таисию и опекаемого ею сводного брата всеми силами и средствами, что сейчас находились в его распоряжении — прежде всего, грозной боевой мощью многонациональной эскадры.
С другой стороны, Илайя с содроганием вспоминал о другом, куда более личном и болезненном эпизоде из своего недавнего прошлого. О драматическом и едва не закончившимся трагедией противостоянии с адмиралом Иваном Федоровичем Самсоновым, командующим Черноморским флотом.
После того, как Джонс в одном из боестолкновений получил тяжелое ранение и угодил в плен, Самсонов явился к нему в камеру для жестокой расправы над беззащитным противником. Улучив момент, когда они с Илайей остались наедине, Иван Федорович в приступе безумной ярости выхватил плазменную саблю, и осыпая оглушенного болью и лекарствами узника проклятиями, занес над его головой пылающий всполохами разрядов клинок, готовясь покончить с беззащитной жертвой одним ударом.
Лишь чудом Джонсу удалось тогда избежать неминуемой гибели. Тогда именно княжна Таисия Константиновна не позволила Самсонову совершить это преступление, но осадок у Илайи на толстяка остался. Более того Джонс поклялся что убьет Самсонова как только представится такая возможность.
Однако Илайя Джонс, несмотря на всю свою эмоциональную горячность и склонность к импульсивным поступкам, был еще и на редкость хитрым, расчетливым человеком. Недаром он снискал себе славу одного из самых одаренных тактиков и стратегов американского космофлота, способного просчитывать развитие ситуации на много ходов вперед.