Адмирал Канарис - "Железный" адмирал
Шрифт:
Тут еще, пожалуй, можно добавить, что подобные веяния шли с самого верха. Вот что, например, пишет о последнем Гогенцоллерне— императоре Вильгельме II — известный немецкий исследователь
Эмиль Людвиг. Родившийся с травмой левой руки — были порваны связки плечевого сустава и разорваны окружающие мыщцы, — будущий император направил все свои усилия на то, чтобы окружающие не замечали его физического недостатка. Мальчик «выучился ловко засовывать левую руку за пояс или в карман, перекладывать в нее из здоровой руки поводья, проделывать разные манипуляции без помощи слуги». И при этом даже собственную мать Вильгельма не очень-то беспокоило то, что в погоне за формой,
Так это и осталось, когда мальчик вырос, стал юношей, кронпринцем, а потом и императором. Похоронив в короткий срок сначала деда, а потом и отца, он не особо о них печалился. Они освободили ему путь к престолу — что же о них сожалеть?
И он стал царствовать сам, всегда находя время для блестящих парадов, охоты, но откровенно скучая за делами государственными. В мае 1900 года он нашивает себе знаки отличия фельдмаршала, заставив двух старших генералов просить его об этом. При этом он был, вероятно, убежден, что вместе с нашивками получил также познания и ум полководца. Во всяком случае, он во весь голос заявил на очередных маневрах: «Я не нуждаюсь в генеральном штабе, справлюсь один со своим флигель-адъютантом».
империи, весьма похожее на касту гвардейских офицеров в старой Пруссии. Командование флота сознательно поддерживало такое мнение, так что офицеры ВМФ видели себя новым рыцарским орденом Германии, подчиненным лишь воле кайзера и далеким от сиюминутных политических конфликтов.
От членов этой касты требовались сдержанность во всем и неукоснительное соблюдение жестких правил чести. Залезать в долги считалось предосудительным делом; с запахом алкоголя боролись с помощью строгих приказов, а то и гауптвахты; для заключения брака до получения звания «капитан-лейтенант» требовалось специальное разрешение начальства.
В любую минуту офицер обязан быть готовым к защите чести мундира — в случае необходимости и ценой своей крови. Даже кадетам надлежало принимать вызовы на дуэль. Суд чести военно-морского флота постановил: «Каждому, кто затеет спор с офицером, придется убедиться, что это — не пустая забава, а вопрос жизни или смерти». Морские офицеры порой поднимали оружие даже против своих товарищей по флоту — инженеров, палубных офицеров, — ежели те хоть как-то задевали их реноме.
Особенную неприязнь морские офицеры испытывали к флотским инженерам. Тут не допускалось никакого послабления, никакого панибратства. Ни один инженер не смел отдать приказ морскому офицеру; инженерам также запрещалось переступать порог казино, предназначенного для морских офицеров.
Так же категорично морские офицеры держали дистанцию с экипажем, ведь среди «этой матросни» всегда попахивало социал-демократией (кстати, на больших кораблях многие матросы и кочегары и впрямь были объединены в профсоюзы). Самим офицерам всякая партийная и политическая деятельность воспрещалась, они считали своим естественным долгом подавлять любые социал-демократические поползновения. Горе тому офицеру, коего заподозрят в симпатиях к матросам, и уж тем более тому, кто сам окажется «красным»!
Кадетам, обучавшимся в Киле, ежечасно вдалбливали, что они «обязаны цементировать власть морского офицерства». А Канарис еще в родительском доме был огражден от общения с людьми «низшего сорта». Так что, попав на флот, он ничуть не удивился, что всем здесь заправляет горстка офицеров, а остальные должны слепо подчиняться им.
* * *
В октябре 1907 года пришло время претворять школьные уроки в жизнь. Успешно сдан выпускной экзамен, и вот фенрих
многоязыкий новичок
Распределили Канариса довольно удачно. Ему не пришлось познакомиться с монотонной жизнью громадных бронированных чудовищ, которые каждый год, весной и осенью, устраивали унылые маневры, утюжа поверхность Балтийского и Северного морей. Вильгельма послали служить на кораблях, которые в то время никто и не принимал в расчет.
Речь идет о крейсерах и торпедных катерах. Причем если торпедные катера кое-кто из морских специалистов сравнивал с осами: налетят и укусят — больно, но не смертельно, то крейсеры иногда уподобляли порхающим бабочкам: «Сегодня здесь, завтра там...» Еще эти корабли напоминали о той миссии, которую надлежало выполнить флоту «до появления Тирпица» — они протягивали связующие нити между империей Бисмарка и миллионами немцев, живших за рубежом.
Поняв это, Канарис обрадовался: появился реальный шанс осуществить мечту детства — поближе познакомиться с дальними странами. И он с большим удовольствием отбыл на крейсер «Бремен», вскоре взявший курс к Восточному побережью Латинской Америки. Посылая один из новейших кораблей постройки 1904 года к далеким берегам, Германия пыталась таким образом утвердить свое присутствие в этом регионе мира..
Впрочем, Канарису пока было не до высокой политики. Он занимался подготовкой матросов, читал лекции экипажу и — в случае «неких международных осложнений» — готов был помочь начальству в качестве переводчика: Вильгельм хорошо говорил по-английски, сносно по-французски и немного по-русски.
Молодой фенрих быстро завоевал расположение начальства: он привык работать энергично, был серьезен и не лез наперед. «Он очень скромен и сдержан, — отмечал капитан «Бремена», капитан первого ранга Альберте. — На то, чтобы познакомиться с ним, уйдет какое-то время. Но это очень дельный и добросовестный человек». Однако, добавил он, юному офицеру еще не хватает уверенности в себе.
28 сентября 1908 года Канарис получает звание лейтенанта флота, но повышение не меняет его привычек. Он по-прежнему большую часть свободного времени просиживает в каюте, занимаясь самообразованием. Близость Латинской Америки подвигла его на изучение еще и испанского языка. Вскоре он объяснялся на нем так ловко, что сторонний наблюдатель мог подумать, что он говорит на языке конкистадоров уже много лет.
Офицеры «Бремена» стали догадываться, в чем сильная сторона Канариса. Новый командир корабля, капитан первого ранга Альберт Хопман, пишет в его аттестации: «Хорошая военная подготовка, умение ладить с людьми дополнены скромностью, послушанием и вежливостью».
Хопман давал Канарису все новые поручения, и тот справлялся с ними, выказывая «гораздо больше разумения и ловкости, чем допускают его возраст и малый опыт». Капитан приближал адъютанта к себе и в часы досуга. Вскоре Хопман уже не появляется без своего адъютанта ни на одном рауте, ни на одной вечеринке, ездит вместе с ним к своим родственникам в Бразилии и Аргентине.