Адмирал Канарис
Шрифт:
Вскоре ему довелось снова увидеть Дукадес. В следующее лето «Силезия» совершала крейсерскую поездку по Средиземному морю. Была предусмотрена короткая остановка на Корфу. Гостеприимные хозяева прошлой осени использовали возможность, чтобы дать большой бал для офицеров германского корабля и для дам и господ местного общества. Это был праздник, о котором жители долго еще потом говорили.
Из этой поездки Канарис привез с собой домой портрет греческого морского героя Канариса. Это был подарок его прошлогоднего хозяина, напоминающий о каникулах в Дукадесе, — как будто можно было забыть эти золотые дни! Но Канарис искренне был рад портрету «прародителя», и тот занял почетное место в его доме.
В течение более чем двухлетней службы на «Силезии» различные заинтересованные стороны внутри и вне морского ведомства неоднократно настаивали на том, чтобы сократить службу Канариса на борту и вновь предоставить ему в Берлине сферу деятельности, в которой можно было бы использовать его дипломатические таланты, как это было в прошлые годы. Для самого Канариса возвращение в управление морским флотом или его использование для специальных заданий за границей было бы очень желательным. Но в управлении
Для Канариса мало что меняется, когда 1 декабря 1932 г. он принимает на себя командование линейным кораблем «Силезия», то есть кораблем, на котором он уже служил прежде свыше двух лет в должности первого офицера. Он — командир большого корабля. Но возникает вопрос, полностью ли он удовлетворен ходом своей карьеры в течение последних лет. Для его живого ума круг его товарищей в Вильгельмсхафене не совсем его удовлетворяет. Корабль не вызывает у него огромной радости: «Силезия» — старый корабль, построенный задолго до Первой мировой войны; он устарел уже к 1914 году, а в четвертом десятилетии XX в. вообще не имел серьезного военного значения. Несмотря на это он прилагает все силы, чтобы его командование было успешным. Так же, как прежде он был отличным первым офицером, так и сейчас он был хорошим командиром, во всяком случае для своих офицеров он не был удобным капитаном: слишком уж хорошо он знает службу во всех ее деталях, да и сам он слишком уж прилежен, слишком педантичен. Насколько бы любезным и понимающим он ни был, особенно когда дело касалось человеческих слабостей молодых людей, как бы он ни был готов помочь каждому, кто находится действительно в беде, настолько же резко и строго он пресекает небрежность и неаккуратность на службе. Нет, удобным начальником капитан военно-морских сил Канарис не был. У рядового состава, во всяком случае, опять все хорошо: о них он заботится, как и прежде, когда был первым офицером, образцово.
Через два месяца после того, как Канарис стал командиром «Силезии», рейхспрезидент назначает Гитлера рейхсканцлером. Среди молодых офицеров и очень большого числа служащих из рядового состава флота это событие воспринимается с воодушевлением. Наконец-то есть национальное правительство, которое наверняка вскоре сбросит ограничения Версальского договора и поставит флот снова на полагающееся ему место, — так думают они. Канарис также относится к новому правительству положительно, хотя он и не разделяет слепого энтузиазма молодых; для этого он слишком хорошо видит недостатки правительства. Он, пожалуй, раньше, чем большинство представителей его поколения в офицерском корпусе, понимает, что «национальное правительство» — это не настоящая коалиция и что в нем слишком сильные позиции занимают национал-социалисты в силу их господства на улицах и существует опасность, что однажды они утрут нос своим товарищам по коалиции. Однако масштабы подобного развития он предвидеть не смог. Он думал, как и многие другие, что рейхспрезидент и рейхсвер окажутся достаточно сильными, чтобы держать Гитлера в узде, если тот зайдет слишком далеко. Но тем временем, полагает он, можно использовать динамизм национал-социализма для того, чтобы, по крайней мере, попытаться ослабить путы Версальского договора, а внутри страны преодолеть хозяйственный кризис. Провозглашенная Гитлером политика мирной ревизии Версальского договора нравится Канарису, жесткая политика в отношении Москвы ему также импонирует. Военно-морской флот не имеет никакой заинтересованности в сотрудничестве с Красной Армией, представляющем интерес для сухопутного войска, и Канарис, несмотря на почитание им Бисмарка, унаследованное от отца, не в такой мере пруссак, чтобы всерьез принимать идею немецко-русского союза против Запада. Кроме того, он испытывает инстинктивную враждебность к марксизму. Ведь он вышел из среды промышленников, а кроме того, он не забыл роли коммунистов в бунтах на флоте в 1918 г. и поддержки, оказанной группе «Спартак» советскими помощниками в берлинских мятежах.
Но многое в нацистах ему все же в высшей степени не нравится. Он не может выносить «людей с подбородком дровосека». Глупая, хвастливая болтовня многих функционеров национал-социалистов действует ему на нервы. А среди высокопоставленных нацистов слишком много глупых болтунов Метод кабинетных битв, террора против соперников — вещи, о которых постоянно узнают и в далеком Вильгельмсхафене, — все это до глубины души противно человеку, который умеет достигать своих целей с помощью убеждения, шутки, хитрости или одурачивания противника и не выносит грубого насилия. Ему не трудно разглядеть надувательство с поджогом рейхстага. Он становится тем все более скептическим и озабоченным, чем дальше тянется это дело о поджоге, при котором ни с одной стороны не чувствуется серьезного сопротивления. Однако и среди нацистов есть люди, которые ему нравятся. Во время одного захода «Силезии» в Гамбург на борт корабля поднимается местный гауляйтер (национал-социалистический руководитель области в фашистской Германии) и германский наместник Кауфман. Канарис и он испытывают друг к другу определенную симпатию. Кауфман производит на Канариса впечатление очень разумного человека, с которым можно было бы делать политику. Такие люди, по мнению Канариса, должны стоять во главе страны, тогда это правительство сможет сделать что-нибудь полезное.
Но все это — чисто личные размышления морского офицера, карьера которого явно идет к концу. Осенью 1934 г. заканчивается срок его
Но все вышло совершенно иначе. Именно теперь, когда казалось, что карьера Канариса окончена, она, собственно, только началась. В Берлине, в военном министерстве Германии, в отделе контрразведки, возник вопрос, касающийся личного состава, который требовал срочного решения. Руководитель отдела, капитан военно-морских сил Конрад Патциг, дельный офицер с прямым характером, из-за постоянных конфликтов с рейхсфюрером СС и Гейдрихом попал в немилость к своему начальнику, бывшему в то время военным министром Германии, фон Бломбергу. Бломберг потребовал от главнокомандующего военно-морскими силами адмирала Редера сместить Патцига с его поста, так как тот был неприемлемым для партии. Часто возникает вопрос: как могло случиться, что в немецком вермахте пост руководителя разведки, а тем самым и службой осведомления, которая в основном была предназначена служить потребностям армии и персонал которой состоял большей частью из офицеров армии, — после смещения Патцига снова, уже не в первый раз, был занят морским офицером. В первое время в Германии, очевидно, играло большую роль распространенное мнение, что каждый морской офицер должен владеть очень широкими знаниями и опытом, потому что военные корабли заходят во всевозможные чужие страны. То, что только немногие офицеры могут за короткое пребывание в порту собрать сведений больше и гораздо более важного свойства, чем просто какой-нибудь турист, — это чаще всего упускают из виду. Но после того как представитель морского флота уже однажды занимал должность начальника абвера, руководство морским флотом считало важным снова ее получить. В вермахте, который в 1934 г. был еще не столь многочисленным, как позже, естественно, каждый стремился утвердить завоеванные позиции. Из морских офицеров, которые по своему званию подходили для этого поста, в тот момент был только Канарис. Он являлся единственным, от которого можно было ожидать, что он без длительной предварительной подготовки сможет войти в курс дела и освоиться с новой должностью. Его прежняя служба показала, что он владел качествами, делавшими его пригодным для должности начальника разведки, что его острый проницательный ум и его находчивость, изворотливость в соединении со способностью обращаться с людьми могли компенсировать недостаток опыта непосредственной работы в службе разведки.
Редер долго колебался, прежде чем решился доверить Канарису руководство отделом разведки. Лично ему Канарис был не по душе; он боялся работать вместе с человеком, живой ум которого он хорошо знал и который именно из-за его ловкости, из-за того, что действовал больше по интуиции, чем по рассудку, казался непроницаемым и даже жутким. Однако, чтобы закрепить разведку за флотом, Редер преодолел свои колебания. Канарису поручили должность, в которую он после многонедельной подготовки официально вступил 1 января 1935 г.
Книга вторая
Тирания
Осознание
Человек упорно трудится, но приходит время — и он оглядывается на пройденный путь. За кипучей деятельностью он почти перестал размышлять о смысле своей жизни. Теперь до него доходит, что век, прошедший уже одну треть положенного ему времени, еще не открыл своей цели. Нет уже былого порядка и норм, пригодных для всех. Правда, государственные деятели из половины стран мира еще собираются каждые несколько месяцев в Женеве и делают лицемерные заявления, но союз, который должен был подарить миру новое, более совершенное устройство, с самого начала оставался только идеей; теперь же он смертельно болен. Отношения между государствами внешне протекают в дипломатических формах, берущих свое начало из того времени, когда существовал союз нескольких держав, но теперь этого союза более не существует. Силовые государства придерживаются официальной дипломатии пока еще в качестве фасада, но важнейшие международные дела и сделки они осуществляют через подпольные каналы. Внутренняя и внешняя политика пересекаются. Новый опошленный, вульгарный макиавеллизм готовится вступить в свои права. То в одном, то в другом государстве поднимает голову тиран, опираясь, как в античные времена, на улицу и на массы, не имеющие собственного мнения. Тираны могут враждовать друг с другом, ложные учения о значении, выплескиваемые в мир их пропагандистскими машинами, могут внешне противоречить друг другу, в основе же своей цели их идентичны. То, что еще сохранилось от гуманного либерального века, должно быть разрушено; они стремятся к завоеваниям с помощью грубого насилия, личность должна быть порабощена — и для достижения своих целей они готовы на любое беззаконие.
Человек обнаруживает, что новые фронты проходят через государственные границы, через народы, и поэтому для индивида, для личности, наделенной чувством собственной ответственности, встают совершенно новые проблемы, которые невозможно решить средствами, известными ему с юности. И в эту минуту приходит осознание того, что перед ним беспрецедентная ситуация и что привычка, обычай, мораль, писаный закон не смогут указать путь. Он видит, что отныне все его действия или отказ от действий должны подчиняться высшему, божественному закону, слово которого будет каждую минуту подсказывать ему его собственная совесть.