Адмирал Л. М. ГаллерЖизнь и флотоводческая деятельность
Шрифт:
24 января 1919 года А. П. Зеленой сменил С. В. Зарубаева в должности начальника Морских сил Балтморя. Уже в конце января он вызвал к себе Галлера на «Кречет», на котором продолжал находиться штаб наморси. Зеленой предложил принять командование крейсером «Баян»: «За зиму, Лев Михайлович, тщательно обследуйте состояние корабля, возможности быстрого ремонта и введения в строй. Обещаю вам — если „Баяну“ не суждено будет выйти в море с началом кампании, получите другой корабль. Согласны?»
Предложение было знаком доверия нового наморси. 3 февраля Галлер стал командиром «Баяна», стоявшего у причала Ново-Адмиралтейского завода. Он обошел крейсер, осмотрел покрытые густым слоем смазки замки орудий в башнях и казематах, на верхней палубе и надстройках, законсервированные машины и механизмы, пустые гулкие погреба. Все вроде бы в порядке, оставшиеся семьдесят военморов (из шестисот по полному штату!) старались поддерживать на корабле должную чистоту, следить за состоянием корпуса и помещений — на большее не было возможности. Как-никак, а водоизмещение крейсера почти восемь тысяч тонн. Да еще эти же военморы демонтировали 152-миллиметровые орудия. Реввоенсовет Балтфлота приказал передать все восемь орудий этого калибра Онежской флотилии Э. С. Панцержанского для вооружения плавбатарей. Галлер не мог не подумать, что «Баяну» не выйти в море весной. Орудий, взамен снятых, не получить — Обуховский завод
Прежде всего — долг! Он подписал обещание служить в РККФ и будет выполнять все, что положено, пусть кому-то это и не нравится.
Так шли дни и недели тяжкой зимы девятнадцатого года. 7-я армия под давлением превосходящих сил белоэстонцев и прибывших им на помощь новых отрядов белофиннов оставила Нарву и закрепилась не правом берегу реки Нарова. Прочно стал лед, и выходы в море кораблей ДОТ прекратились. Ушли в Ревель и корабли англичан и белоэстонцев. Снова Морские силы Балтморя получили передышку — возможность готовиться к предстоящей кампании летом 1919 года. На сухопутных фронтах, однако, бои продолжались. В феврале белофинские войска перешли границы Петроградской губернии. Готовились к наступлению из Эстонии и Латвии белогвардейские армии генералов Юденича и Родзянко. По замыслу Антанты удар на Петроград и наступление войск Деникина на юге должны были отвлечь силы Красной Армии с Восточного фронта, помочь наступлению главных сил белых — армий адмирала Колчака. Вряд ли Галлер много думал о положении на фронтах Советской Республики в целом, хотя дела в Карелии, на северных и западных границах Петроградской губернии должны были его волновать. Ему хватало забот, связанных с кораблем, его сохранностью в безопасностью — диверсии не исключались. А ведь даже небольшой пожар, начавшийся в каком-нибудь отдаленном помещении, представлял грозную опасность. Возгорание нескоро заметили бы на почти безлюдном корабле.
Терзали и свои печали, личные. В конце января скончался отец. После рождества Михаил Федорович слег и уже не вставал, лежал в своем кабинете под ворохом пледов, пытался читать при мерцающем свете свечи. За два дня до его кончины Лев Михайлович был дома. Отец положил легкую руку ему на голову, погладил, как в детстве: «Левушка, хочу лежать рядом с мамой. Пожалуйста… И пусть будет пастор. Береги сестер… Кончится война — съезди в Польшу, найди могилу Вернера. Привези прах, захорони на Смоленском. А тебе, дай бог, честно служить России…» Сказал и замолчал, больше за вечер не вымолвил ни слова, точно на сказанное ушли все силы. Прощаясь, Лев Михайлович поцеловал его в высокий лоб. Сквозь поредевшие седые волосы розовела кожа. В передней молча обнял сестер — Аню, Антонину, Женю. С болью в который раз отметил: худеют, бледнеют. Наверное, все, что он приносит из своего отнюдь не обильного корабельного пайка, отдают отцу. Сами же довольствуются осьмушкой…
И опять засыпанное глубоким снегом Смоленское кладбище, гроб из неструганых досок. Рядом с деревянным крестом на могиле матери чернеет свежая яма. Подумал: теперь можно разом поставить кресты и отцу и матери. А то все было не собраться. Все дела, дела…
В конце марта Галлера вновь пригласили на «Кречет». А. В. Домбровский, начальник штаба Балтфлота, передал от имени Зеленого предложение принять командование «Андреем Первозванным». Льву Михайловичу изменила всегдашняя выдержка — покраснел лицом, сильнее застучало сердце. Господи, командовать одним из двух находящихся в строю линкоров, может ли такое быть?! Но через минуту, уже овладев собой, поблагодарил за честь, попросил передать наморси согласие. Потом была долгая беседа с А. В. Барановым, членом Реввоенсовета Балтфлота, бывшим гальванером с учебного судна «Аргунь». «Как к Советской власти относитесь? Намерены ли служить ей верно?» — спросил он. «Советская власть народом признана, она — народ, — ответил Галлер. — Вас ведь не удивляет, что с большевиками многие ученые, инженеры-интеллигенты, хотя многие, не знаю кого больше, против или нейтралитет держат. Офицеры флота тоже ведь интеллигенция. Военная. Не так-то много среди нас из титулованного дворянства. Отец мой покойный — генерал, военный инженер. Дед же врач, много лет в военном госпитале служил, получил титулярного советника — стал дворянином. Так вот, среди офицеров тоже многие честно служат новой России, Алексей Васильевич. Я — из них, и уверяю, не исключение. Кстати, служат честно и титулованные, вы же знаете… Мне кажется, дело не в происхождении, а в убеждениях…»
Похоже, Баранов не ожидал такого пространного ответа, но удовлетворен им был. Верно ведь говорит. И в самом деле, барон Косинский в Морской академии, барон Зальца начальник оперативного отдела в штабе наморси, барон Майдель в дивизии траления… Служат-то служат, но что дальше будет, еще посмотрим. Правда, о Галлере хорошо говорит большевик с дореволюционным стажем Николай Яковлевич Кроненберг, с марта комисcap Кронштадтской базы, служил с ним на «Славе». Но белая кость есть белая кость…
Конечно, в те дни 1919 года не было ни у Баранова, ни у кого-то другого статистических данных о том, сколько бывших офицеров служат в Красной Армии и Красном Флоте. Подсчет произвели много позже. Оказалось, что в Красной Армии в 1919 году в командном составе бывшие офицеры и генералы составляли 53 процента [100] . На флоте, надо думать, этот процент был много выше: кораблями и соединениями, за редким исключением, командовали бывшие офицеры. Из них комплектовались и специалисты — артиллеристы и минеры, механики и связисты. Иначе было и невозможно; командный состав для кораблей и береговых крупнокалиберных батарей готовится годами. Больших знаний требует и работа в штабах, преподавание в Морской академии и морских училищах… За семь лет, с 1910 по 1917 год, Морской корпус выпустил всего-то около тысячи двухсот мичманов. Да еще около пятисот мичманов за годы войны подготовили Гардемаринские классы [101] . Немало офицеров погибло в годы мировой войны. В Красном Флоте же на Балтике к концу 1919 года числилось более 20 тысяч военморов [102] . Из них примерно около тысячи составляли бывшие офицеры и адмиралы, занимавшие большинство
100
См.: Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М., 1983. С. 106.
101
См.: Бескровный Л. Г. Армия и флот России в начале XX века. М., 1986. С. 217.
102
См.: Гражданская война и военная интервенция в СССР. С. 52.
Сложно было в то время служить в командном составе. Зачастую команда требовала от военморов-командиров разных степеней участия в погрузках угля, чистке котлов, прекращала деятельность кают-компаний, заставляла чистить картошку и мыть посуду. Это, как правило, не было сведением личных счетов или желанием наказать за что-то. Матросы полагали такой подход принципиально правильным. Все эти перегибы нужно было перетерпеть, сохраняя достоинство. Так и поступали те, кто желал служить Родине, обороняя ее морские рубежи. Но в Красном Флоте находились и такие бывшие офицеры, которые служили формально, пренебрегали своими обязанностями. В те дни наморси С. В. Зарубаев писал в МГШ Е. А. Беренсу: «..хуже с офицерством, я на офицерство зол — обнаглело, изленилось, гораздо больше приносит мне неприятностей, чем все остальные…» [103]
103
Гражданская война 1918–1921 гг. М., 1928–1930. Т. 2. Ч. 1. С. 149.
Преодолев личные обиды, пройдя нелегкую проверку в горниле гражданской войны, лучшие из офицеров потом воссоздавали флот, готовили новые командные кадры. Среди них был и Лев Михайлович Галлер, назначенный 2 апреля 1919 года командиром линкора «Андрей Первозванный». Приказ по Морским силам Балтморя подписали наморси Зеленой и член Реввоенсовета Баранов.
Не раз обойдя свой корабль, вникнув с помощью специалистов в техническое состояние машин, котлов и механизмов, готовность артиллерии, Галлер понял, как велика ответственность и как трудна предстоящая ему работа. Его особенно беспокоило положение с котлами. Двадцать пять котлов системы «Бельвилль», дающих пар на две паровые машины тройного расширения, давно подлежали ремонту. Но из месяца в месяц ремонт откладывался, и сейчас большая часть котлов оказалась не в строю, а действующие были ненадежны. Старший механик Слятский и его помощник Федотов, отвечавшие за котельные отделения, доложили, что нынче в приличном состоянии лишь шесть котлов. В остальных нужно менять трубки, кое-где перекладывать поды, а огнеупорного кирпича нет. В Кронштадте все склады перевернули — ни кирпича, ни трубок. Итак, котлы. Практически котлы не в строю, а линкор в составе ДОТ… За машины Галлер не беспокоился, тут все было более или менее в порядке. В исправности находилась и артиллерия. Вот только стреляли в последний раз больше года назад, а военморы в значительной мере сменились, с осени появилось много новобранцев. В башнях главного калибра расчеты, которые он проверял, при подаче снарядов и зарядов, действовали неуверенно, явно боялись техники: шарахались от досылателей и замков. Значит, нужно тренировать и тренировать. Готовить придется и управляющих огнем. И серьезно. Потому что бой с английскими кораблями вполне вероятен. Впрочем, если понадобится, он сам возьмет управление огнем артиллерии главного и среднего — 305- и 203-миллиметрового калибров на себя. На «Андрее Первозванном» его новому командиру все знакомо, привычно.
Наверное, Галлер подумал, что он везучий человек, когда узнал, кто комиссаром на линкоре. Сколько слышал жалоб и сетований при командирских разговорах (с глазу на глаз, конечно) о въедливых и неразумных комиссарах, подозрительных до чертиков… Нелегко, тут надо признать, объяснять чуть ли не все свои действия на мостике человеку, обладающему правом не только их контролировать, но и отменить в любую минуту. А комиссар корабля — Николай Николаевич Зуев, тот самый, что был рядом в Моонзундском сражении, комиссар и председатель судового комитета «Славы»! Сколько помнил Галлер неторопливых бесед с ним в семнадцатом… И понимали друг друга, всегда находили общий язык. Рад был назначению Галлера и комиссар: с этим командиром ему хлопот, пожалуй, не будет, человек честный. Может быть, и не все понимает, как надо, но не с двойным дном. Доверять можно.
Ведь это так важно — доверять друг другу!
Вероятно, об одном и том же подумали командир и комиссар, когда в конце рабочего дня, после скудного ужина, сели в салоне. Улыбнулись, посмотрели друг на друга: «Стареем!», вспомнили вроде бы недавнее — Моонзунд, Гельсингфорс, переход сквозь льды в Кронштадт и Петроград. Нет, уже давнее, время идет, другое время. И комиссар говорит со значением, что и они тоже другие: «Теперь, Лев Михайлович, вы уже не гражданин, а товарищ командир. Ведь так?» Галлер подтверждает. Он и в самом деле чувствует себя частью нового флота. Да и альтернативы Советской России не видит. Но вопросы к Зуеву у него есть. Давно, с Моонзунда, не было возможности откровенно поговорить с партийцем. И Зуев объясняет причины волнений призывников-военморов в Петрограде осенью 1918 года. Рассказывает о тяжелом положении деревни, разоренной долгой войной, лишенной товаров, которые поступали из города. Народ устал, пользуясь этим, мужика обманывают левые эсеры — их разбили в Москве и Ярославле в восемнадцатом, но они продолжают бороться против Советской власти. «В ноябре 1918 года почему им удалось в Петрограде повести за собой мобилизованных на флот, вывести их из экипажа к Мариинскому театру, устроить митинг с призывами против Советской власти? — Зуев, не дожидаясь ответа собеседника, сам же поясняет; — Эсеры сыграли на нежелании воевать, на продразверстке — мол, большевики грабят мужика. А ты (Волнуясь, Зуев перешел на „ты“.) скажи — где хлеб-то взять, как иначе его добыть? Армию, флот, город кормить нужно».
Зуев встает, меряет шагами просторный командирский салон — успокаивается. Галлер отмечает: китель на комиссаре сидит ладно. Некоторые комиссары ходят до сих пор в матросской форме, чтобы прибавить себе авторитета у команды. Зуев не рядится под матроса — комиссар тоже командный состав…
Они какое-то время молчат. Потом Галлер решается сказать о том, что мучает его уже давно. Вернее, спросить. И он говорит, что читал историю Шлоссера — о французской революции. Кропоткина тоже. Знает оттуда о революционном терроре, гильотине якобинцев, которая, правда, в конце концов, отсекла головы и им. Но ведь история для того и пишется, чтобы опыт ее не пропал всуе. Один немецкий философ сказал: историки — пророки прошлого… Зуев смотрит уже хмуро, но Галлер решается. Знает ли комиссар о происшедшем летом восемнадцатого, когда он, Галлер, был с «Туркменцем» на Ладоге? Ему рассказали, как группу бывших флотских офицеров (кто-то из них и продолжал служить) арестовали, без следствия и суда погрузили на шаланду-грязнуху, из тех, что принимают грунт с землечерпалок. Потом баржу оттянули на Малый Кронштадтский рейд, ночью дно раскрыли… Среди утопленных был Плен — бывший командир линкора.