Адмирал Нельсон. Герой и любовник
Шрифт:
Не скрывал тяжелых повреждений и сам Нельсон. Впоследствии он так и говорил:
— Наши корабли пострадали очень сильно, а некоторые едва держались на плаву!
Позднее английские моряки, прошедшие этот ад, говорили:
— Боев и сражений мы видели за свою службу немало, но бойню лишь одну — при Копенгагене!
Из докладной капитана Линдхольма: «…поэтому он (Нельсон. — В. Ш.) согласен, чтобы военные действия прекратились на то время, пока лорд Нельсон не снимет своих пленных (датских моряков. — В. Ш.) с призов; он согласен высадить на берег всех раненых датчан и сжечь или увести свои призы».
Получив ответ, капитан
— Лорд Нельсон надеется, что перемирие станет предвестником счастливого союза между нашими государствами.
Датские корабли и береговые батареи постепенно прекращали огонь. Из вахтенного журнала линейного корабля «Элефантин»: «5 часов дня. От капитана Фишера поступил приказ прекратить огонь».
Нельсон начал спешно выводить свои разбитые корабли из пролива. Приказ о немедленном отходе был дан и контр-адмиралу Грейвсу. Якоря не выбирали, а рубили — Нельсон боялся, что датчане могут передумать. Паркер выслал ему на помощь все имевшиеся у него гребные суда.
Позднее Нельсон признавался, что ехал к Паркеру с дрожью в сердце, не зная, что ему ожидать от главнокомандующего. Может, Паркер имел некую секретную инструкцию, в которую Нельсон не был посвящен, и только что заключенное перемирие с датчанами противоречит ей и сводит на нет все усилия флота.
Однако все сомнения Нельсона разрешились, едва он ступил на палубу «Лондона». Забыв былые недоразумения, Паркер сам вышел навстречу Нельсону и крепко его обнял, благодаря за совершенный подвиг. Доложив об обстоятельствах сражения, Нельсон, по его собственным словам, почувствовал чрезвычайную усталость. Сказалось нервное напряжение целого дня тяжелейшего сражения. Характерно, что ни Паркер, ни Нельсон в ходе своей беседы ни единым словом не упомянули о злополучном приказе главнокомандующего покинуть поле боя и о невыполнении Нельсоном этого приказа.
Вернувшись на «Элефант», Нельсон заперся в салоне и написал юношески пылкое стихотворение, посвященное, разумеется, леди Гамильтон. Стихотворение было озаглавлено: «Лорд Нельсон — своему ангелу-хранителю».
Разрублена та якорная цепь, Что мой корабль держала у причала. Но якорь в сердце у меня — та крепь. Что нам позволит все начать сначала.Взяв другой лист бумаги, Нельсон размашисто начертал на нем: «Ответ ангела-хранителя лорду Нельсону». И уже якобы от имени Эммы продолжил:
Плыви, куда влечет судьба И славы трубный глас тебя зовет, Я буду мысленно с тобой всегда, Я прослежу души твоей полет. То в Индии, то за полярным кругом, То в мирной тишине, то в гуще боя Твой ангел будет рядом, вечным другом, Твой ангел — он всегда, везде с тобою. Твой ангел — это я, и наши души Не разобщат ни океан, ни суша, А доблесть, постоянство и любовь — Девиз навеки наш, хоть и не нов.Утром следующего дня Нельсон сел за стол переговоров с принцем Фредериком. Это право было предоставлено ему Паркером как своеобразная награда за победу. Главнокомандующий, несмотря на всё свое нерасположение к младшему флагману, сумел быть благородным и благодарным.
Переговоры были недолгими и вполне успешными. От имени британского правительства Нельсон объявил,
— Но это же война не только с Парижем, но, возможно, и с Петербургом! — ужаснулся принц.
— Это гарантирует дружбу и поддержку Лондона! — веско заявил Нельсон, и договор был подписан.
Вечером, оставшись наедине с портретами своей возлюбленной, Нельсон пишет ей очередное письмо: «Если на нашей земле есть хоть один святой, это ты. В тебе есть то, что делает человека святым, — способность быть намного лучше других. Поэтому я верю в твою святость так же искренне, как в Бога. В наш век, век зла, ты подаешь пример настоящей порядочности и доброты, которые мы подняли бы до давно забытого уровня, если бы не погрязли в роскоши и позоре. Пусть падет проклятие Божие на тех, кто хочет вовлечь тебя, дорогая Эмма, в компанию недостойных мужчин и женщин, увести тебя из тихого дома. А я — один из тех людей, кто считает, что в Англии чем выше класс, тем хуже компания. Я рассуждаю отвлеченно; я не думаю так плохо о каком-то именно классе, да и в плохом бывают хорошие люди… Не хочу покорять ничьих сердец; если то одно, которое я покорил, — счастливо, тогда покоритель тоже согласен быть покоренным. Мне нужно единственное верное сердце, и хотя человек может иметь много доброжелателей, ему нужна одна-единственная любовь. Навсегда, навеки твой любящий друг Нельсон и Бронте». В конце письма он небрежно приписал: «Наилучшие пожелания сэру Уильяму».
Письмо Нельсона, как и все остальные, наполнено любовью, но в нем сквозит неприкрытая тревога о развлечениях Эммы в сомнительных компаниях. Некоторые биографы Нельсона считают, что его ревность была преувеличенна и сводилась прежде всего к тому, чтобы отвратить Эмму от каких-либо отношений с принцем Уэльским. Однако, судя по письму, речь Нельсон ведет не о принце, а о целой компании великосветских шалопаев. Похоже, он располагает некоторой информацией о поведении своей возлюбленной. Несмотря на то, что наш герой боготворит свою возлюбленную и считает ее святой, на самом деле у историков имеется немало косвенных фактов о том, что леди Гамильтон, даже будучи рядом с Нельсоном, никогда не упускала случая завести не слишком безобидные романы со многими попадавшимися ей на пути мужчинами.
История с заключением перемирия с датчанами — это особая тема Копенгагенского сражения, до сих пор дающая историкам много пищи для размышлений. Следует заметить, что никаких полномочий на ведение переговоров Нельсон от Паркера не получал. По первоначальному плану, утвержденному главнокомандующим, итогом сражения могла быть только полная капитуляция датчан, но никак не перемирие.
Нельсон, вступив в переговоры без ведома Паркера, уже во второй раз за время сражения превысил свои полномочия и проявил своеволие. Опять же своевольно, не поставив в известность главнокомандующего, он отказался от начального плана и вместо капитуляции предложил принцу Фредерику перемирие.
Сам Нельсон утверждал, что предложил противнику перемирие только тогда, когда его победа над датчанами была полной. Но Нельсон многого недоговаривает. Датский флот к началу переговоров был практически разгромлен, однако невредимы остались все береговые батареи, а сами англичане оказались в ловушке. Чтобы вырваться на «большую воду», им надо было прорываться под пушками цитаделей, и чем бы закончился этот прорыв, еще неизвестно. Корабли Нельсона были разбиты и едва держались на воде. Два линейных корабля так и не смогли сняться с мели и были обречены на уничтожение. Потери на английских кораблях составили тысячу двести человек, что значительно превышало потери при Абукире!