Адмирал Сенявин
Шрифт:
Едва взошло солнце, Сенявина неожиданно разбудили. Князь требовал его к себе. Быстро собравшись, он чуть не бегом направился к шатру. Вошел и поразился. Потемкин, без заметных следов ночного пиршества, деловито делал пометки в бумагах.
— Ты давеча о службе корабельной пекся, — без проволочек начал он, — так помни. Я тебя взял не для прислуги, а советы мне по делам флотским сказывать, когда в том нужда будет. Морское ремесло хитро, сие я давно уразумел. Поэтому ты мне потребен. Особливо ежели в море случится плыть. — Он встал, поманил Сенявина к карте и продолжал: — А то, что в море просишься,
Все это время Сенявин не проронил ни слова. Остатки хмеля давно улетучились, и он внимательно слушал князя. Тот пожаловался, что-де турки крепко засели в Очакове и выкурить их оттуда невмочь. Из Порты все время шлют припасы и людей, лиманская флотилия слаба, да и Мордвинов не рвется в схватку. Слава Богу, Кинбурн да Херсон обороняют. Потемкин провел рукой по южному турецкому побережью Черного моря и продолжал:
— Задумал я турок напугать, от Очакова отвадить. Для сего диверсию кораблями к берегам анатолийским учинить. Смотри, — он ткнул пальцем в турецкий берег, — здесь знатные порты — Синоп, Вонна, Трапезунд. В них какие ни есть, а суда турки содержат. — Он посмотрел на Сенявина, и тот как бы продолжил его мысль:
— Стало быть, набеговой диверсией те суда изничтожить либо пленить.
Потемкин одобрительно кивнул.
— Турки должны переполошиться и, глядишь, кинутся от Очакова к Анатолии.
Довольный Потемкин улыбнулся про себя: «Стервец, мои задумки споро хватает». Но Сенявин еще не знал главного.
— Диверсией начальствовать будешь ты, — сказал князь, — возьмешь пять быстрых корсарских судов и айда.
Сенявин в то же мгновение радостно вспыхнул и вытянулся:
— Ваше сиятельство, живот положу, а без виктории не вернусь…
— Твой живот Отечеству надобен, ты еще молокосос и холост, — деланно хмурясь, прервал его Потемкин, — однако викторию добудь. Русский флаг впервой к анатолийским берегам крейсировать будет, не посрами его.
В этот же день вечером Сенявин выехал в Севастополь с рескриптом Потемкина о присвоении звания, определении генеральс-адъютантом и назначении его начальником отряда судов для диверсии у турецких берегов.
Прочитав рескрипт и узнав о назначении Сенявина, Войнович всполошился: «Как же теперь я буду обходиться без него?»
Между тем Сенявин полностью отдался подготовке судов для набега. В подчинение ему передали пять корсарских судов. Эти небольшие, но весьма маневренные парусники прежде были торговыми. Их экипажи состояли в основном из крымских греков. Когда началась война с Портой, почти все они обратились к Потемкину с просьбой вооружить их, чтобы помогать бить турок. Князь вооружил эти суда, разрешил поднять русский флаг, а капитанам присвоил воинские звания. Время от времени эти отважные корсары совершали набеги к берегам Анатолии, устью Дуная, в Лимане уничтожали и захватывали турецкие транспорты.
Самым большим крейсером командовал грек-волонтер Георгий Ганале, на нем и поднял свой флаг Сенявин. Забот хватало. Набрал дополнительно матросов-канониров, менял такелаж и паруса, поставил дополнительные пушки, грузил порох. Приближалось время осенних штормов, и надо было успеть до их начала провести операцию.
Карты плавания
16 сентября отряд наконец-то вышел в поиск. Сенявин накануне собрал капитанов, объяснил план набега, условные сигналы.
— Первый удар нанесем по Синопу. Это самая большая и удобная гавань и крупный порт. Затем отправимся вдоль побережья на восток к Трапезунду. Сигнал атаки — пушечный выстрел, цель выбирать по способности, — пояснил он в конце.
Капитаны-греки довольно свободно объяснялись по-русски и понимали Сенявина с полуслова. Им по душе пришелся молодой русский начальник.
К Синопу подошли через двое суток, после полудня. Сенявин приказал всем кораблям спустить флаги, чтобы не спугнуть неприятеля раньше времени.
— Под берегом в бухте три судна! — крикнули вдруг с салинга.
Сенявин и сам успел разглядеть через узкий перешеек три вооруженных транспорта, один из которых, трехмачтовый, походил размерами на фрегат. Его-то и решил в первую очередь атаковать Сенявин.
— Изготовиться к атаке! — скомандовал Сенявин. «Стремительность и внезапность суть залог победы», — подумал он, и тут же мелькнула мысль, что совершенно не испытывает какого-либо волнения. У Фидониси он подавал команды от имени флагмана. Нынче он не только отдает приказ, но и отвечает за корабль, людей, за успех всего дела. Пока крейсера обходили вытянувшийся далеко в море мыс, солнце опустилось к горизонту. В глубине бухты оказалось не три, а пять турецких судов. Два из них стояли слева у входа. Сенявин, не меняя галса, подвернул и, не уменьшая парусов, устремился к цели.
— Флаг поднять, дать выстрел! — скомандовал он Ганале.
Услышав пушечный выстрел, на турецких судах в панике забегали матросы. Они успели зарядить орудия и начали беспорядочную стрельбу. Перед форштевнем сенявинского корсара взметнулся столб воды. «Палубу не открывать, подойдем ближе и будем бить в упор», — спокойно передал он капитану. Быстро убрав паруса, судно зашло с кормы турецкого транспорта. Стало видно, как на шканцах перебегали с борта на борт турецкие матросы, слышались их гортанные крики. Подойдя почти на пистолетный выстрел, крейсера открыли продольный огонь. Через четверть часа транспорт заполыхал и обрубил якорный канат. Увлекаемый течением, он медленно двигался к берегу. Добрая половина матросов попрыгала, спасаясь, за борт. В это время берег вдруг опоясался вспышками. Загрохотали выстрелы батарей, и вокруг корсарских судов взметнулись всплески от падающих ядер.
Сенявин оглянулся. Остальные суда атаковали стоявшие поблизости два транспорта. Один из них успел, однако, обрубить канат и спешно ставил паруса. Второй транспорт, окруженный со всех сторон, видимо, понял, что сопротивляться бесполезно, и выкинул белый флаг. Солнце скрылось за горизонтом, и в быстро наступающих сумерках спешно, не отстреливаясь, удирали из бухты три турецких судна. «Жаль, что не успеем догнать», — прикинул Сенявин. Да и не было смысла распылять силы. Самое большое судно, давно покинутое командой, продолжало гореть, уткнувшись в береговую отмель.