Адмирал Сенявин
Шрифт:
Сбылись чаяния Петра I. Россия возвратилась, теперь уже навечно, на берега Черного моря, завладев ключами от него — Керчью и Еникале. Крым освободился от власти султана. Русские суда могли свободно плавать по Черному морю.
Торжества в столице по случаю мира завершились красочным фейерверком. Алый от заходящего солнца небосвод над Невой озарился мириадами ярких огней. Всполохи салюта были видны далеко над заливом, на Котлине [8] , на кораблях, стоявших на Кронштадтском рейде. Матросы, забравшись на ванты и реи, размахивали шляпами и кричали «ура!».
8
Котлин — остров в Финском заливе в 27 км к западу от Петербурга, где в 1703 г. была построена крепость Кроншлот (Кронштадт).
Три года назад сгорело дотла здание Морского корпуса в Петербурге на Васильевском острове. То ли не нашли подходящего места в столице, то ли решили, что морякам лучше быть ближе к морю, но Екатерина повелела перевести корпус в Кронштадт. Разместился он в Итальянском дворце, принадлежавшем когда-то Меншикову, на берегу Кронштадтской гавани. Порядки стали построже, чем в Петербурге. Обычно кадетов в город не отпускали, дабы оградить от дурного влияния матросов, мастеровых, рабочих, прачек и кухарок, наводнивших город. Исключение составляли праздники, подобные сегодняшнему.
У самого края крепостной стены, взявшись за руки, всматривались в далекие зарницы огней братья Сенявины. Сергей учился в первом, старшем кадетском классе. С трудом дались ему классы, в которых обучали «наукам ниже тригонометрии». Скоро должны присвоить звание гардемарина.
В прошлом году, наскоро распрощавшись с отцом, Митя переступил порог корпуса. Отец сдал его на руки майору Голостенову, и взрослые тут же отправились в трактир. В те времена было принято всякое дело «закреплять» хмельным застольем. Вечером, когда дежурный позвал к выходу успевшего переодеться в мундир Митю, у крыльца, изрядно выпившие, беседовали отец и Голостенов.
Николай Федорович обнял сына и сказал:
— Ну, Митюха, прощай. Спущен корабль на воду, отдан Богу. — Он подмигнул стоявшему рядом Голостенову, плюхнулся на овчинный тулуп, расстеленный в санях, и крикнул вознице: — Пошел!
Застоявшиеся лошади, захрапев, рванули с места и, скрипя полозьями, сани исчезли за углом.
Митя вздохнул и со смешанным чувством робости и любопытства отправился в ротное помещение.
Порядки в корпусе оказались совсем не похожими на те, к которым Митя привык в полковой школе Боровска. Подобно другим однолеткам-новичкам, испытывал он насмешки кадетов и гардемарин.
Однажды вечером в умывальной рослый белобрысый гардемарин из старших классов поманил его пальцем и, лукаво улыбаясь, попросил:
— Сгоняй-ка, братец, в первый гардемаринский класс, разыщи там гардемарина Хвостова и спроси для меня книгу: «Дерни об пол». Скажи ему, мол, Телятин спрашивает. — И он объяснил, где найти Хвостова.
Стоявшие поодаль кадеты загадочно ухмылялись.
Митя стремглав побежал в другое здание и в коридоре столкнулся с Сергеем. Узнав, в чем дело, тот отвел брата в сторону и объяснил злую шутку. Стоит ему сказать: «Дерни об пол», как он, подбитый ногою гардемарина, полетит на пол.
— А еще, — продолжал Сергей, — остерегайся, ежели пошлют вроде бы тоже за книгой — «Гони зайца вперед»:
В ту пору нравы в Морском корпусе стали заметно ухудшаться. Когда два года назад корпус переводили из Петербурга, многие преподаватели и командиры не захотели расставаться со столицей и в Кронштадт не поехали. Правда, директором корпуса остался, как и прежде, вице-адмирал Голенищев-Кутузов [9] , но он в Кронштадт наведывался один-два раза в год, а все дела по управлению вверил своему недалекому помощнику. Тот же все передоверил упомянутому майору Голостенову, «человеку средственных познаний, весьма крутого нрава и притом любившего хорошо кутить, а больше выпить…».
9
Голенищев-Кутузов Иван Логгинович (1729–1802) — генерал-интендант флота и директор Морского кадетского корпуса, с 1797 г. стал президентом Адмиралтейств-коллегий. С 1764 г. был наставником Павла I по морским делам.
…Сумрачно и зябко в ротном помещении под утро. За ночь «северок» напрочь выдует остатки тепла. Кое-как застекленные оконца позвякивают под напором ветра. Калачиками съежились кадеты, укрывшись с головой под жиденькими одеяльцами… Однако и поспать лишку не давали. В шесть утра ударял колокол.
— Подымайсь! — хрипло голосил невыспавшийся дежурный фельдфебель.
В тот же миг Сенявина обожгло холодком. Одеяло лежало на полу, а рядом хохотал, прыгая на одной ноге, сосед по койке Алешка Владыкин.
— Ну ты, фефела, гляди — булку проспишь!
Быстро умывшись, на ходу застегивая зеленые сюртуки, толпясь в дверях, кадеты выскакивали из деревянных флигелей, стремглав бежали по свежевыпавшему снегу в главное здание. Длинный сумрачный коридор тускло освещали две масляные лампы. Толкаясь и галдя, кадеты строились во фронт. С появлением дежурного унтер-офицера гвалт мгновенно прекращался. Выпятив губу, сонными глазами тот придирчиво осматривал строй. За ним двое старших кадетов несли корзинку со свежеиспеченными булками и раздавали каждому в строю.
— Что, опять рожу не помыл? — распекал унтер второгодка. — А под ногтями черным-черно! Лишить булки!
Остановился перед Сенявиным, поддел пальцем нижнюю петлю на сюртуке.
— Нешто пуговицу пришить невмоготу? Без булки!
Митя шмыгнул носом, а стоявший рядом Вася Кутузов толкнул локтем, зашептал:
— Не горюй, половину дам.
Потом мчались в столовую, расхватывали кружки со сбитнем, норовили выбрать побольше… Наскоро позавтракав — бегом в классы. Не дай Бог задержаться, вскочить в класс после удара колокола. Вездесущий инспектор манил пальцем, ехидно спрашивал:
— Пошто, господин кадет, на ходу спите? Так и Богу не успеете помолиться, славу Отечества проспите.
На первый раз отводил к окну, увещевал, напоминал о великих мира сего, о Цезаре, о Ганнибале, о прилежании Аристотеля.
— А ведомо ли вам, что Великий Петр почти не спал, все бдел о благе матушки-России? Как же вы стыда не имеете, казенные деньги проживаете впустую?
Во второй раз инспектор брал кадета за шиворот и отводил в каптерку к боцману.
— Ведро и швабра на целый день — драить пол в коридорах.