Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота")
Шрифт:
Оставшись с основными силами у Корфу, Ушаков занялся ремонтом неисправных судов. Однако он ни на один день не забывал о действовавших вдали отрядах, требовал от них подробных сведений, посылал к ним курьеров с письменными инструкциями и распоряжениями.
Донесения чаще приходили от Сорокина. Дела у него шли хорошо. Его отряд начал наступление со штурма морской крепости Бриндизи. Нападение с моря оказалось для французов таким неожиданным и решительным, что они в панике бежали, не успев даже прихватить деньги, собранные у населения в виде контрибуции.
Освободив крепость, Сорокин сразу же пошел вдоль берега по направлению
Неприятельские крепости сдавались одна за другой. Вскоре от французских захватчиков были освобождены почти все владения королевства, в том числе и Неаполь. Королевский министр Мишеру, находившийся при Сорокине, в те дни писал Ушакову:
"…Русские войска заставили все население обожать их. Не было ни одного солдата, а тем более ни одного офицера, который бы оказался виновным в малейшем насилии, или инсубординации, или грабеже. Вы могли бы их видеть осыпанными ласками и благословениями посреди тысяч жителей, которые называли их своими благодетелями и братьями". Министр выражал желание поскорее увидеть главнокомандующего в Неаполе, чтобы передать ему "маленькую русскую армию, которой… неаполитанцы обязаны спасением королевства".
Одно лишь известие огорчило Ушакова, точнее, не огорчило, а потрясло. Связано оно было с именем английского адмирала. Впрочем, расскажем все по порядку.
После падения Неаполя часть французских завоевателей нашла убежище в двух замках, где к ним присоединились некоторые из «якобинцев», некогда сотрудничавшие с ними. Поняв безвыходность своего положения, французы объявили о своей готовности сдаться на определенных условиях, которые были вскоре приняты осаждавшими их войсками. Им было дозволено выйти из замков с оружием и военным имуществом. Личная безопасность гарантировалась также местным «якобинцам», которые по своему выбору могли либо уехать вместе с французами, либо остаться в Неаполе.
Со стороны победителей условия капитуляции были подписаны предводителем "армии веры" кардиналом Руффо, русским капитаном Белли и капитаном Футом, действовавшим от имени адмирала Нельсона. Сам Нельсон находился в это время в Палермо и, конечно, ничего об этом не знал, а когда узнал, пришел в бешенство. Он метал молнии… Как, миловать «якобинцев»? С каких пор кардинал стал таким мягкосердечным и согласился выпустить из рук врага, который был уже обречен?..
Подогреваемый возгласами возмущения королевы Каролины и леди Гамильтон, жаждавший пыток и публичных казней, Нельсон сделал капитану Футу резкий выговор. Тот, испугавшись гнева адмирала, все свалил на русских: это, мол, они все учинили, потому как знали за собой главную силу, им же, капитану Фуку и кардиналу Руффо, ничего не оставалось, как согласиться с ними…
Нельсон приказал своей эскадре сняться с якоря и плыть в Неаполь. Леди Гамильтон, не отходившая от него ни на шаг, поторапливала: надо спешить, пока сдавшиеся французы еще не успели по условиям капитуляции покинуть пределы королевства…
Английский адмирал сошел на берег Неаполя с таким видом, словно не король, а он был главным повелителем в королевстве.
— Где кардинал, почему его не вижу? — строго обратился он к встречавшей его толпе.
Кардинал стоял рядом. Заметив его, адмирал кинулся к нему с упреками:
— Вы
— Адмирал, — с достоинством отвечал кардинал, — я подписал с русскими документ и не намерен отказываться от своей подписи.
— Но разве вы имели право подписывать капитуляцию без согласия короля? — с нравоучительным видом вмешалась леди Гамильтон.
Кардинал бросил на нее презрительный взгляд, но ничего не сказал.
Нельсон приказал своим матросам "выловить и арестовать" выпущенных на свободу французов и «якобинцев». Последние были отданы на растерзание фанатичной толпы. Несчастных били, жгли на кострах посреди городской площади.
Англичане в кровавых оргиях не участвовали, они наблюдали за всем этим со стороны. Впрочем, не только наблюдали. Нельсону и его милейшей спутнице захотелось вдруг своими глазами посмотреть, как люди умирают на виселицах. Выбор пал на арестованного адмирала Каранчиола, до сдачи в плен командовавшего флотом республиканцев. Тотчас организовали суд. Леди Гамильтон и тут поторапливала: она спешила вернуться в Палермо… Без лишних церемоний объявили приговор, и пленного повели к виселице. Обреченный адмирал был повешен на борту английского линейного корабля, тело его качалось на ветру до самого вечера.
— Это ужасно, — сказал Ушаков, когда ему рассказали всю эту историю. — Нельсон талантливый и храбрый флотоводец, но то, что он сделал, навсегда останется на его имени черным пятном.
После того, что случилось в Неаполе, Нельсон более не писал русскому адмиралу. Ушакову казалось, что связь между ними прервана навсегда. Но в июле Нельсон вдруг снова вспомнил о нем. Он прислал своего адъютанта с настоятельной просьбой поспешить на соединение с английской эскадрой ввиду возникшей угрозы нападения франко-испанского флота, якобы вступившего в Средиземное море. Момент был не из тех, чтобы заниматься выяснением отношений. Союзнический долг взял верх над личными обидами. Ушаков послал Пустошкину и Сорокину приказ срочно вернуться на главную базу, а когда те вернулись, пополнил суда провиантом, после чего подал команду плыть к берегам Сицилии. 3 августа русские корабли прибыли в Мессину, вскоре следом за ними приплыла и стала на рейд эскадра Кадыр-бея.
13
В Мессине Нельсона не оказалось, зато Ушаков нашел здесь английского консула, который сообщил, что слухи о вторжении в Средиземное море объединенного франко-испанского флота сильно преувеличены: если через Гибралтар и прошло несколько неприятельских кораблей, они не представляют для союзников серьезной опасности.
— Не могу ли я узнать, где сейчас лорд Нельсон? — спросил Ушаков.
— Должно быть, в Палермо. Во всяком случае, я только позавчера имел удовольствие быть там в его обществе.
Идти в Палермо мешал встречный ветер, к тому же хлестал дождь, и Ушаков решил пока не сниматься с рейда, подождать перемены погоды. И он правильно сделал. На другой день к нему прибыл курьер от Суворова, гнавшийся за эскадрой на греческом судне от самого Корфу. Фельдмаршал просил Ушакова "обратить взор" к берегам Генуэзского залива, дабы пресечь подвоз морем припасов неприятельским войскам, противостоявшим русскому экспедиционному корпусу.
Ушаков показал письмо Пустошкину: