Адмирал Ушаков
Шрифт:
Следом за ним в Севастополь долетели слухи о том, как и почему Войнович возведен в графское достоинство. Князь Безбородко, поднося 22 октября 1788 года императрице на подпись грамоту о пожаловании Войновичу Георгия 3-й степени, назвал в ней контр-адмирала – по ошибке или по сговору с ним – графом.
Войнович тут же просил Екатерину утвердить его в графстве. Безбородко стал перед императрицей на колени и винился в описке. Екатерина сказала:
– Мы виноваты оба: где руки, тут и голова.
И Войнович остался графом.
Но иначе оценил участников боя при Фидониси умный, заботившийся о процветании
Прежде всего Потемкин уволил бездеятельного, влюбленного в себя фразера, расточительного адмирала Николая Мордвинова.
Мордвинов как адмирал был бездарен и труслив. Его морские проекты не шли дальше детских затей, например поджечь брандерами весь турецкий флот сразу, что Мордвинов совершенно серьезно собирался сделать в октябре 1787 года.
«Если б один из них загорелся, то пламя пошло бы по всей линии и верно все бы на месте сгорели, и если б некоторые и спаслись от огня, то б ветром бросило бы их на берег», – доносил он Потемкину в свое оправдание после неудачной попытки осуществить эту наивную затею.
А от решительных, настоящих боевых действий флота Мордвинов отказывался с не меньшей изворотливостью, нежели Войнович:
«Хотя бы я от бурь и не потерпел, могу еще встретить неприятеля с большими его силами, и могу ли я надеяться, что безо всякой потери отойду от него; потеряв я одно судно, нанесу важный урон после несчастного ослабления сил наших в Севастополе и потеряю лучших офицеров, лучших матрос Севастопольского флота, которыми укомплектовал я ныне мою эскадру. Сообразив все оное, нахожу я, что полезнее перезимовать в здешних местах…»
Умный Потемкин понимал, в чем тут дело.
Не лучше вел себя Мордвинов и на посту старшего члена Черноморского адмиралтейского правления. Он и здесь постоянно ссылался на трудности и помехи, и Потемкин не раз одергивал его:
«Теперь не время говорить о трудностях и препятствиях, а долг каждого требует употребить в пользу службы все возможное».
Получив миллион рублей для нужд адмиралтейства, Мордвинов нерасчетливо сорил деньгами, обнаружил полную бесхозяйственность, так что, по словам Потемкина, «не было ни в чем экономии и по неизвестности запасов часто требовано лишнее, наконец, корабль становился построением дороже нарочитой крепости».
Незадолго до увольнения Мордвинова Потемкин в раздражении писал ему:
«В Адмиралтействе трудно вступает все в свое звание, лишь только исходят деньги».
В конце концов его терпение лопнуло, и 12 декабря 1788 года Потемкин уволил контр-адмирала и кавалера Мордвинова.
Вместо него светлейший назначил старшим членом Черноморского адмиралтейского правления новоиспеченного «графа» Войновича.
И в первом ордере Войновичу он пространно и очень метко охарактеризовал деятельность его предшественника, Мордвинова:
«Препоручаю вам рассчитать замешанные дела по всем частям, где странные вышли суммы и недостатки умножены. Крайняя неизвестность во всех наличностях. Одним словом, хаос неописанный. Нет артикула, который бы был снабжен достаточно. Все хватано без расчету, на многое деньги истеряны в запас на предбудущее время, а самое нужное забыто… Сими и другими замешательствами спутаны дела так, что я не могу ничему добиться
Потемкин одним ударом убил двух зайцев: удалил бездарного Мордвинова, а второго, столь же даровитого «графа» Войновича, убрал подальше от Севастопольского флота, в Херсон.
А 14 апреля 1789 года бригадир Федор Ушаков был произведен в контр-адмиралы и назначен начальником Севастопольского корабельного флота.
Черноморский флот наконец-то получил настоящего боевого адмирала.
IX
Ушаков жалел: эх, если бы Войновича, этого «графа», убрали немного пораньше – среди зимы! Можно было бы успеть подготовиться. А то до выхода в море оставались считанные дни.
И, тем не менее, он тотчас же взялся перестраивать все по-своему. Ушаков полагал, что самое главное на флоте – это человек, матрос. От трюма до салинга [49] – везде он. Матрос делает все: ставит паруса и заряжает пушки. И потому надо, прежде всего, помнить о его нуждах. А при Войновиче помнили только об одном: о линьках да шпицрутенах – матрос был за все в ответе.
Войнович всегда жаловался, что у него в эскадре много больных.
Надо проверить, посмотреть, в чем дело.
49
Салинг – площадка из брусьев на втором колене мачты.
Если Федор Федорович справился с чумой, неужели он не управится с простудой или поносом?
И контр-адмирал поехал осматривать свой флот.
Он начал с самых малых крейсерских судов, с «Принцессы Елены». Ею командовал увертливый капитан-лейтенант Анисифор Александрович Ходин. Он был похож на колдунчик [50] : сегодня Ходин нашептывает Ушакову на Войновича, а завтра станет с ехидной, косой улыбочкой плести всем небылицы об Ушакове.
Анисифор Ходин встретил нового командующего подобострастно и с первых же слов начал поносить Марко Ивановича, но Ушаков резко оборвал:
50
Колдунчик – флюгарка из мелких перышек, втыкается на палке у борта на шканцах, чтобы показывать направление ветра.
– Извольте перестать! Полно петь соловья на сосне!
И пошел осматривать «Принцессу Елену». Крейсер был новый, но уже оказался запущенным и грязным.
В кубрике Ушаков застал шестерых больных матросов. Хотя наверху стояла апрельская благодать, здесь воздух был тяжелый и спертый, пахло кислятиной и заношенным бельем.
Контр-адмирал и без опроса догадывался, чем больны матросы, но все-таки решил проверить себя:
– Что, братцы, животами маетесь?
– Так точно, ваше превосходительство, животами.