Адмирал Ушаков
Шрифт:
– Вы из Темниковской обители?
– спросил он.
– Темниковской.
– А до обители жили в Херсоне?
Монахиня не ответила.
– Я вас знаю, мне о вас рассказывали. Ваше имя Мария, не так ли?
Монахиня теперь уже совсем смутилась, но сумела взять себя в руки и резко сказала, досадуя на минутную растерянность:
– Меня зовут мать Аграфена. Прощайте, сударь! Да вознаградит вас Бог за щедрое подаяние делу святому. Трогай!
– крикнула она чернице, державшей лошадь под уздцы. Заскрипев колесами, подвода поехала дальше. Мать Аграфена пошла с лошадью рядом, держась одной
Ушаков пошел своей дорогой. Кучер поджидал его у ворот гостиного двора.
– Домой, батюшка?
– Домой, домой...
Через четверть часа они уже выезжали из Темникова на алексеевскую дорогу. Ушаков всю дорогу находился под впечатлением встречи с монахиней, назвавшей себя матерью Аграфеной. Теперь он уже нисколько не сомневался, что это была та самая Мария, на которой Арапов собирался жениться, но ее у него отняли. Ах, Арапов, Арапов!.. Вот бы ему написать! Но куда напишешь? Кто знает, где судьба его носит...
Судьба Арапова волновала его. Может быть, потому, что она была чем-то схожа с его судьбой. В пору молодости он тоже не миновал любовных чувствований. Но чувства его оказались обманутыми. Та, что зажгла в нем страсть, отвергла его руку, предпочла ему другого - тоже офицера, но более общительного, не такого скучного, как он. Это настолько убило его, что он несколько дней не показывался в обществе. А потом... потом сердце его навсегда закрылось для женщин. Он более не пытался заводить с ними знакомства, решив прожить жизнь без семьи, в одиночестве, как прожил свою жизнь любимый дядя. В одиночестве прошли молодые и зрелые годы, в одиночестве состарился... Впрочем, он был не совсем одинок. С ним был Федор, любимый слуга и камердинер.
Приехав домой, Ушаков позвал к себе Федора, сообщил ему о сумме, которую подписал в пользу формируемого Первого тамбовского полка, и приказал ему немедля отвезти ту сумму предводителю дворянства, взяв от него расписку.
2
Русские полки спешили из Вильно, оставляя город на милость Наполеона. Горожане смотрели на уходивших кто со злорадством, кто жалеючи.
– Братцы, а они побаиваются Наполеона, - говорили солдаты.
– Вишь, ставни закрывают.
– Как же им не бояться? Вдруг французы возьмут да подгребут в сусеках все под метелочку. Войск-то у Наполеона видимо-невидимо, прокормить надо.
– А может, напрасно канитель подняли? Может, Наполеон-то еще у себя прохлаждается?
– Сказано попер, значит, попер.
– А почему тогда пушек не слышно?
– Потерпи маленько, еще услышишь!..
Вильно оставили 26 июня, а 10 июля вся Первая армия под командованием Барклая-де-Толли была уже в Дриссе.
Арапов прибыл сюда вместе со своим новым начальником - генералом Яковом Петровичем Кульневым, сделавшим его своим адъютантом. Правда, документами его служба еще не была "узаконена", но генерал обещал написать о нем рапорт своему прямому начальнику графу Витгенштейну и уладить все "скорым образом".
Кульнев оказался человеком очень хорошим, доступным для подчиненных. Генералу не было еще и пятидесяти.
В первое время генерал относился к своему новому адъютанту с подтруниванием, называл его то "морским волком", то "пехотным мореходцем", словно желал позлить немного. Но потом все вошло в норму. Узнав, что Арапов, будучи в Средиземном море, участвовал в морском сражении с турками и получил там ранение, восхитился:
– Здорово! А я думал, ты еще не нюхал пороха.
– И тут же поинтересовался: - С французами иметь дело не приходилось?
– Когда по пути домой стояли в Лиссабоне, Наполеон хотел заставить нас сражаться на стороне его войск против англичан, но наш адмирал на это не пошел.
– Сенявин?
– Да, Дмитрий Николаевич.
– Сенявина я не знаю. Слышал, что есть такой, а толком не знаю. Из вашего брата я знаю только Ушакова.
– Федора Федоровича?
– обрадовался Арапов.
– Вы с ним знакомы?
– Видел однажды. Его очень почитал Суворов, а у Суворова я служил еще лет восемнадцать тому назад.
– Когда-то Суворов и Ушаков вместе воевали против французов, напомнил Арапов.
– Суворов изгонял их из Северной Италии, а Ушаков после освобождения Ионических островов содействовал их разгрому в Южной.
Кульнев сказал мечтательно:
– Сейчас бы нам таких командующих!
Он подошел к повозке, в которой денщик возил его личное имущество, достал оттуда большой сверток, подкинул на руках играючи и передал Арапову.
– Тут гусарская одежда. Великовата будет для тебя немножко, но ничего, все равно не так в глаза будешь бросаться. Переоденься.
При генерале состоял на поручениях еще один офицер - поручик Свиридов, не расстававшийся с ним со шведской войны. Молодой, с таким же веселым нравом, как и у генерала, он быстро сблизился с новым адъютантом. Свиридов охотно посвящал его в особенности кавалерийской и пехотной службы. А главное, он все знал о своем генерале, мог рассказывать о нем часами.
Однажды на бивуаке Арапов поинтересовался у него, есть ли у генерала семья?
– Никакой семьи, - ответил Свиридов.
– А родители?
– Была мать-старушка, да умерла недавно...
– Свиридов вдруг оживился, стал рассказывать: - Если бы знали, как он ее любил!.. Ничего для нее не жалел. Деньги, какие водились, при себе не оставлял, отсылал ей. Как-то матушка его, Яков Петрович был тогда еще в полковничьем звании, попала в крайнюю нужду: понадобились ей пять тысяч рублей, Яков Петрович заметался: надо бы послать ей эти пять тысяч, но где взять?.. А в это время главнокомандующим фельдмаршалом Каменским был уже заготовлен рапорт государю, коим Яков Петрович за отличные действия в сражениях и отменные заслуги представлялся к генерал-майорскому чину.