Адмиралы мятежных флотов
Шрифт:
– Это он про запас, - перехватил мой взгляд Евграф.
– Сейчас гробы в дефиците. Так он заранее приготовил. Он все наперед знает. На то он и Оракул… Ну а это ваша комната будет. Устроит?
Совершенно голая комната с полусорванными обоями. Прежние жильцы, съезжая, забрали, вывинтили, сняли все, что может пригодиться на новом месте. Но широченный подоконник вполне мог заменить стол, а раскладушка в углу - ложе.
– Я вам свой спальный мешок постелю. А подушка найдется, - пообещал Евграф, с сомнением проверяя прочность раскладушки.
– А ты где обитаешь?
– Я за стенкой. Идемте покажу.
Комнатка моего дорожного приятеля была перегорожена
– Там фотолаборатория. А сплю я на этом диване… В общем, так, чтобы вам было все ясно. Я сам живу в Севастополе, там и прописан. А здесь как бы снимаю комнату, чтобы не кантоваться в общаге.
– Почему «как бы»?
– Дело в том, что дед, Оракул, денег с меня не берет. А за это я ему малость помогаю по хозяйству. В режиме вестового. Варю ему по утрам «геркулес» и чай завариваю. Больше он ничего не потребляет. Ему главное, чтобы тихо было…
– Он тяжелобольной?
– Нет. Дед железный, хоть ему и сто лет в обед. Он работает и на быт не отвлекается. Но с небольшим прибабахом. Считает себя основателем новой научной дисциплины - палеоинформатики. Это что-то вроде алхимии от истории. В двух словах не объяснишь… В общем, пытается извлекать неграфическую информацию из старинных вещей…
– Экстрасенс, что ли?
– Не совсем. Это что-то вроде палеонтологии, но только на информативном материале… Он считает, что если от книги осталась одна обложка, то по ней можно восстановить ее содержание… По рукояти шпаги - ладонь владевшего ею человека, а по ладони - характер, душу. Вещи, особенно близкие к телу человека - перстни, ладанки, одежда, - вбирают в себя часть информации о человеке, которую мы читаем лишь на одну сотую. Еще он бьется над палеорадиоинформатикой. Пытается найти способ приема давным-давно затухших радиосигналов. Он убежден, что каждый радиосигнал оставляет такой же неисчезаемый след в эфире, как перо на бумаге, и поэтому, в принципе, можно читать радиограммы любой давности, извлекая их из электромагнитного поля как из архивной папки. Эдакий радиоперехват голосов прошлого… Видели в прихожей телефонный коммутатор? Это я ему приволок по его просьбе. Пупок надорвал, пока с ханыгами затащил. Для нас с вами это металлолом. Для него - информационный слиток, который содержит в себе все разговоры, протекшие через реле и клеммы этого аппарата… Сколько телефонов разломал на опыты!
– Ну и что? Результаты есть?
– Говорит, что на верном пути… Что-то нащупал.
– Может быть, он сам об этом расскажет?
Евграф отчаянно замотал головой:
– Что вы, что вы! Он никого не принимает и ни с кем не беседует. У него нет времени. Он ни на кого не отвлекается… Со мной и то по неделям молчит. Я принесу ему овсянку с чаем, тихо поставлю, и все… Но иногда он делает паузы. Тогда звонит в колокольчик. Пьем чай, и тут послушать его - кайф. На все вопросы ответит. Такого нарасскажет, навспоминает, напророчит! Я его Оракулом прозвал.
– А на самом деле как его зовут?
Евграф усмехнулся:
– По-моему, этого даже в паспортном столе не знают. Себя он велит звать по инициалам: В. В.
– Веди-Веди или Веди Ведиевич. Фамилия у него тоже вроде псевдонима: Твердоземов. Но это, как я просек, начальные буквы двойной фамилии, произнесенные на флотский манер по-старославянски: «Т» - «твердо», «З» - «земля». Зашифровался капитально!
– засмеялся мой гид-просветитель, довольный своей проницательностью.
– Ну а родственники у него есть, дети?
– Никого. Всех пережил. Сын, кажется, погиб в блокаду… Раньше за ним какая-то племянница
Я оставил свои вещи и отправился по делам. К вечеру повезло с гостиницей, мне обломился номер в «Октябрьской», и я перебрался туда.
Напоследок мы опять поспорили с Евграфом насчет адмиральских останков. Студент сказал, что отвез черепа к антропологам и будет добиваться перезахоронения праха в Никольском соборе. Я стоял на том, что это будет вопреки посмертной воле адмиралов, просивших похоронить их в севастопольской земле, в севастопольском храме.
– Вот именно - в храме!
– горячился Евграф.
– В храме, а не в музее. Владимирский собор из склада, из авиамастерских будет превращен в филиал городского музея. И толпы экскурсантов будут за деньги приходить в усыпальницу адмиралов и смотреть на их могильные плиты как на экспонаты. Если бы адмиралы знали об этом, они согласились бы на любое перезахоронение, лишь бы только лежать в храме, а не в музее.
– Рано или поздно Владимирский собор вернут прихожанам, как вернули им в Севастополе и Покровский собор, и часовню на Братском кладбище.
– Вот когда вернут, тогда и адмиралы вернутся!
– парировал Евграф.
На том мы и расстались.
Спустя месяц я с облегчением прочитал в газетах, что останки Лазарева, Нахимова, Истомина и Корнилова благополучно вернулись в Севастополь и по сему случаю в тамошних церквах состоялся благодарственный молебен. На том можно было поставить точку. Но через три месяца я снова приехал в Петербург…
Глава вторая
Шпитгамн. Осень 1914 года
Не ищите на карте эту деревушку шведских рыбаков - слишком мала. Тем более не ищите ее в Швейцарии… Где же она? Тем и хороша, что никто не знает. Но именно здесь разыгрался один из самых загадочных эпизодов первой мировой войны.
После «Паллады», торпедированной в «домашних» водах, Непенин остро понял: мало видеть неприятеля с береговых постов и гидроаэропланов, мало засекать места его кораблей по радиопеленгам, надо читать его оперативные планы, надо знать замыслы врага, пока его рейдеры еще не вышли из своих гаваней. Никакая внешняя агентура, никакие самые ловкие и удачливые разведчики за границей таких сведений дать не могли, а если бы и узнали что-то важное, то корабли, вышедшие в море, опередили донесение о них. При скоростях под турбинами успех сражений решался до первого залпа. Побеждал тот, кто владел информацией.
Аппарат для чтения чужих мыслей не придумал даже Жюль Верн. Но Непенин сумел овладеть этим чудом. Чудом, о котором во флотских штабах и не мечтали и в расчет которое не брали: читать планы врага в ту же минуту, как только немецкие адмиралы отдавали свои самые секретные приказания.
Разумеется, приказы шифровались. И очень тщательно. Да еще каждые двадцать четыре часа перешифровывались в полночь по особым кодам…
Шифровальщиков на кораблях прозывают шаманами. Работают они в глухих - без иллюминаторов - каютах, входы в которые помимо стальных дверей прикрыты еще и черными шторами - не улетел бы случайно исписанный листок, не упал бы на стол посторонний взгляд…