По настроенью правите страной,То штиль ей шлете, то ненастье злоеИ между тем смеетесь надо мной,Что предпочел двору свое село я.Клеомедон, благодаря судьбеДоволен я пустыней сей угрюмой,Где, как анахорет, сам по себе,Живу вдали я от мирского шума.Здесь буду рад состариться без дел,Жить только для себя вот мой удел;Ни чаянья, ни страх мной не владеют.Коль Небеса, склонясь к моим мольбам,И вас, и Францию вдруг пожалеют,Тогда со мной сравниться счастьем вам.
Этьен Дюран
(1586?–1618)
«Я в пламени дрожу, горю3 в плену ледовом…»
Я в пламени дрожу, горю [3] в плену ледовом,Целительному
сну очей не предаю,Живу в отчаянье, могилу жду свою,Смерть на челе ношу под бледности покровом;Не слезы лью из глаз – кровавую струю,Мешаю с плачем смех, страх с мужеством суровым,Приюта не найду на ложе я пуховомИ к солнце поутру презрение таю;Единовременно средь сотен дум блуждаю,Рождение услад абортом упреждаю,Веду с измученной душою разговор,В то время как о вас всё думаю, какоюНеволей мне грозит ваш несравненный взор,То изойдусь огнем, то слезною рекою.
3
По злой иронии судьбы, автор этих строк был сожжен на Гревской площади в Париже за сочинение памфлета против короля.
Диалог
– О, бесполезные, куда же вы, мечтанья?Утраченного мне уже не возвратить.– Хотим вернуть тебе былые ликованья,Чтоб сердцу твоему хоть чем-то угодить. – Коль нет отрад, грустны о них воспоминанья, Не знаете, ужель? Безумна ваша прыть.– Да, знаем, но смогли надежду сохранить,Что, может быть, пройдут сердечные страданья.– Надеяться ль, что в ту, которую люблю,Я вместо хладности раскаянье вселю?Кто любит преданно, на чудеса способен.– И что же, любишь ты? Надежду возлелей,У женщины отказ оракулу подобен:Свершится всё не так, как на словах у ней.
«Я множество ночей провел в слезах и даже…»
Я множество ночей провел в слезах и дажеСчитал, что слаще их не обрету вовек,Во всеоружии стоял Амур на страже,Чтоб ненароком сон моих не тронул век.Но чтоб тебя узреть, о мой кумир суровый,Бросал свой пост божок, на время отлучась,И оставлял при мне он Сон за часового,Что мне красу твою являл на краткий час.Я звал его: «О сон, в тебе души не чаю,Куда же ты спешишь? Со мной помедли, друг».Затем смыкал глаза, продлить его желая,Но не было его, он был к моленьям глух.Так мало благ своих дарил мне сон желанный,Так исчезали все отрады без следа.Вы, наслаждения, увы, всегда обманны,Мучения мои, вы истинны всегда!
Жан Оврэ
(1590–1630)
Против страшно худой дамы
Нет, в остов костяной вовеки не влюблюсь,И не просите вы, не клюну на приманку,Скорее к Атропос губами прилеплюсьИль голым в гроб сойду на вечную лежанку.Той ночью душною, когда возился с ней,Я спальню кладбищем воображал с ознобом,Ее худую плоть мнил грудою костей,Сорочку саваном, а ложе общим гробом.Всяк надругательством над мертвыми сочтетКасанье ссохшихся конечностей той твари;Чрез тусклое стекло, будь местом их киот,Те мощи б лобызать, уставясь в реликварий!«Красотка, – молвил я, потрогав ей соски, —Чтоб не пораниться, прижавшись к вам в утехе,Грудь ватой вам обить мне было бы с рукиИль на себя надеть добротные доспехи.Держа ваш окорок, что словно бритва остр,В смешении двух тел, костей и сухожилийЯ понял: ваша мать читала «Pater noster»На четках позвонков, когда дитятей были».К ответу я призвал невинную кровать,А не от ревности ль скрипит она безбожно?Нет, это лязг костей; вот так же распознатьЛепрозного легко по колокольцам можно.Сказал мне мукомол, отменный удалец(Порой на кляче той наездничал он браво),Что задницу себе содрал на ней вконецИ что осел его резвей, чем та шалава.Как подстреливший дичь лихой аркебузир,Я пощипал ее и молвил ей: «Милаша,Хирурга лучше б вам, что словно ювелирВновь кости соберет сей анатомьи вашей!Ведь распадетесь вы, притиснутая мной,Не слишком хрупко ли для ласк любовных тело?Его бы сохранить до Пятницы Страстной,Чтоб словно колокол на паперти звенело.Благочестивые монахи изрекут,Что только тот грешит, кто во плоти и в теле,А коли плоти нет, вы не впадете в блуд,Не потаскуха вы, не б… на самом деле.
Одной
уродине, влюбленной в автора
Совиные глаза, а волосы змеины,И ухмыляется с повадкой сельских баб,Нос полумесяцем, и сопли кап да кап,Звучит пилою смех, подобье чертовщины.Рот треугольником, а зубы как у псины,И проступает гниль сквозь мерзостный осклаб;Губа шанкрёзная, лобзанье как у жаб,Лоб штукатуренный, соски дряблее тины, —В самой Фессалии нова такая жуть!Ты хочешь, чтобы я, припав к тебе на грудь,Забыл свою любовь, любезную метрессу?Ну нет, изволь служить борделю своему;А то, не ровен час, мне принесешь чуму,В твои объятия идти мне точно к бесу.
«Делил я ложе с дамою прелестной…»
Делил я ложе с дамою прелестной:Лобзала и вертелась, как юла,И шею мне руками обвила,Как оплетает плющ утес отвесный.От наслаждений в нашей схватке теснойМне показалось, что она спала,Похолодела, и тогда со злаЯ речью укорил ее нелестной:«Мадам, вы спите? Иль неведом вамЖар чувственный, что так присущ страстям?»И та, метнувши взгляд почти порочный,Сказала: «Нет, готова клясться в том,Что не спала, но от таких истомЖива ль, мертва ли, я не знаю точно».
Одной даме, игравшей на лютне сидя на коленях дружка
Одна красотка, сев мне на колени,Вкусить давала сладостных наук,От лютни не отнявши цепких рук;Я юбку ей задрал без промедлений.Любовь зажглась от пыла и томлений,Огнем проникла в наши души вдруг;Я разомлел от этих страстных мук,Сдалась моя Цирцея томной лени.«Что, – говорю, – бездействуют персты?Играть на лютне утомилась ты,Где прежние аккорды с их синкопой?»Она в ответ: «Желанный, слов не трать,Игру не могут пальцы продолжатьВ то время как ее веду я попой».
«В тот месяц, для любви столь подходящий…»
В тот месяц, для любви столь подходящий,Мы с дамою моей укрылись в лес,Чтоб там под сенью благостных древесВкусить плоды любви, сердца томящей.От нег она сомлела в этой чаще,И тут во мне учтивый пыл воскрес,К лицу я с поцелуями полезИ так почтил стихами очи спящей:– О пламенники, факелы Любви,Коль вы чрез веки белые своиСпособны молнии метать потоком,Почто теперь страдать ваш должен свет?Я с солнцем вас сравню, с небесным оком,Для коего преград и в тучах нет.
Ревность
Художники словес, кем вымыслы воспеты,И вы, изографы, безмолвные поэты,Рисующие нам огни, оковы, чад,Гнев, ярость, бешенство, дырявые сосуды,Изобразите ли весь ужас той паскуды,Что, Ревностью зовясь, в себе скрывает ад?Тот коршун, что клюет титана Япетида,И бочка Данаид, и плетка Эвмениды,И колесо в гвоздях, где Иксион распят,Все муки Флегия, Сизифа и Тантала, —В сравненье с ревностью сие ничтожно мало;Тому, кто сдался ей, она готовит ад.Обняв свою жену, ревнивец мнит меж делом,Что в мыслях та с другим, а с ним лишь только телом;Пока та молится, верша святой обряд,Он дома мучится, и сей Вулкан злосчастныйРога на лбу своем считает ежечасно,От страшной Ревности себя низводит в ад.Завидная краса, наряда прециозность,Журчащий голосок, походки грациозность,Улыбка томная и откровенный взгляд,Веселый бойкий нрав, слезинка ль на ресницах,На лютне ли игра, мгновенный блеск в зеницах, —Для Ревности сие мучительнейший ад.Печальны и бледны, задумчивы и хмуры,Капризны и скучны, тоскливы и понуры,Сердиты и дики, на всё грозой глядят,Их разум угнетен каким-то сном обманным,И печень жрет им гриф с усердьем непрестанным,Ведь у ревнивцев жизнь, не жизнь, а сущий ад.Пусть, охладевшие, бегут они к Медеям,Чтоб высохшую плоть помолодили те им;Пусть угорят они в притонах, где разврат,Иль выпадет хотя б кинжал им в гороскопах,Всё лучше, чем в рядах ревнивцев роголобыхСпускаться в Ревности сей беспросветный ад.Замшелые мешки, сморчки и остолопы,Плешивые башки, отвиснувшие жопы,Сопливые носы, скажите, знать бы рад:Почто вы ветреных юниц берете в жены?Вы – лед, они – огонь. Вам муки предрешённы,Ступайте ж, старики, ступайте в этот ад.