Адская Бездна
Шрифт:
— И вы не забудете своего слова?
— Я в том клянусь. Но объясни нам, что ты задумал? Какими средствами ты рассчитываешь воспользоваться? Думаешь последовать примеру Брута? Ты нашел кинжал, оброненный Фридрихом Штапсом у подножия его окровавленного эшафота?
— Зачем? Чтобы, подобно ему, потерпеть неудачу, не так ли? Да еще дать тирану новый повод прослыть в народе избранником Провидения? Нет, господа. Нет, я не стану протискиваться сквозь толпу к сердцу Наполеона, чтобы его охрана при любом исходе предприятия изрубила меня на куски или чтобы этот добрый немецкий народ,
— Что ты хочешь сказать? Говори яснее.
— Время еще не пришло. Цель вы знаете, так что вам за дело до средств?
— Это шутка, сударь? — сурово спросил предводитель.
— Точнее сказать, вызов, — холодно уточнил Самуил. — Разумеется, вы все, слушающие меня сейчас, так могущественны и властительны, что стоите выше любых подозрений, выше всякого злодейства. Но спасти Наполеона — искушение, перед которым трудно устоять. Если бы я верил в Бога, то побоялся бы даже его подвергнуть подобному соблазну. Таким образом, добиваясь у вас позволения сохранить свой план при себе до той минуты, когда ничто уже не сможет помешать его исполнению, я поступаю так из самой что ни на есть заурядной осторожности.
— Тогда к чему все эти полунамеки? — заметил председательствующий.
— Чтобы заранее знать, будете ли вы мне за это благодарны. Ведь могло бы быть и так, что вы, подобно правителям и народу Германии, пожелали бы стать спутниками этого светила, а своего освободителя выдать и покарать. Кроме того, у меня есть предложение. Не угодно ли вам вновь собраться здесь завтра, чтобы в случае надобности принять некоторые меры? Послушайте: сейчас два часа ночи; в это самое мгновение Наполеон, покинув Майнц, уже направляется в сторону Вюрцбурга. В десять утра он сделает остановку в Ашаффенбурге, чтобы там позавтракать. Ашаффенбург всего в нескольких милях отсюда. Не уезжайте этой ночью, а завтра в десять будьте снова в этой зале. Тогда я скажу вам, что я сделал. Потом мы вместе подождем успеха или неуспеха предприятия.
— Как мы о нем узнаем? — не отступал председательствующий.
— В два часа, — сказал Самуил, — сюда явится наш человек, неккарский странник. Он принесет вам известие о том, что дело, которого не осмеливалось совершить даже ваше хваленое Провидение, свершилось и сделал это не кто иной, как Самуил Гельб.
— Хорошо, — заключил председательствующий. — Мы соберемся здесь в десять и будем ждать.
LXVII
ГОРЕ ДЕЙСТВУЕТ ВЕРНЕЕ АКУШЕРСКИХ ЩИПЦОВ
В ту же ночь в нескольких шагах от того места, где происходило заседание Семи, Гретхен, уснувшая в своей хижине, вдруг проснулась оттого, что кто-то снаружи звал ее и сильно колотил в дверь.
— Кто там? Это вы, сударыня? — спросила она.
— Да, — послышался голос Христианы.
Гретхен бросилась открывать.
Христиана вошла — полуодетая, со спутанными волосами, растерянная, почти утратившая разум.
— Что
— Не знаю, — прошептала Христиана с потерянным видом. Но тут же прибавила: — Ах, да, постой, вспомнила. Я убежала. Никто меня не видел. Барон фон Гермелинфельд там. Я упала навзничь. А потом у меня начались эти боли. Первые родовые схватки, Гретхен! Гретхен, я рожаю!
— Как? — воскликнула Гретхен испуганно и радостно. — Но ведь время еще не пришло! О, так это значит, что ребенок у вас от господина фон Эбербаха!
— Нет, Гретхен, я знаю, чувствую, что нет. О! Если бы я могла обманываться! Тогда бы я и других обманула. Но нет! Лгать всю жизнь? Я предпочитаю умереть! Гретхен, Вильгельма больше нет… Юлиус возвращается… я тут же свалилась… столько бед разом… они-то и ускорили эту, последнюю… О! Как мне больно! Умереть бы!
Она бормотала все это бессвязно, сбивчиво, почти бессознательно, цепляясь за руки Гретхен, взбудораженной не меньше, чем она сама.
— Что же делать? — прошептала Гретхен. — Ах! Сейчас сбегаю за доктором.
Она шагнула к выходу. Христиана кинулась следом и схватила ее за руку:
— Несчастная, остановись! Я убежала от всех не чтобы выжить, а чтобы умереть, укрыться в недрах земли, рухнуть в бездонную пропасть. Если я умру, Юлиус будет меня любить, чтить, оплакивать. На что мне жизнь? Тайна — вот что мне нужно! Постарайся понять, что я тебе говорю… Сама не знаю, что творится в моем мозгу. Я с ума схожу. Но тайна, тайна любой ценой!
— Тайна любой ценой! — повторила Гретхен, тоже совершенно теряя голову.
Дичайшая боль плоти, соединившись с мукой душевной, в конце концов сразила Христиану. Она распростерлась на кровати Гретхен. Несколько минут она металась во власти бредовых видений, терзаемая схватками, но и тогда ее не оставляла эта навязчивая идея, что необходимо скрыть от всех свое горе и позор, и она сдерживала крики, кусая платок.
Гретхен, рыдая, в отчаянии суетилась возле нее, бесполезная и до смерти напуганная.
Когда наступила краткая передышка, Христиана подозвала ее:
— Гретхен, поклянись исполнить все, что я тебе скажу.
— Клянусь, моя дорогая госпожа.
— Что бы ни случилось, никому, ни барону, ни моему Юлиусу, ни даже тому чудовищу ты не откроешь моего секрета.
— Никому.
— Если ребенок выживет, ты, Гретхен, отнесешь его этому Самуилу, но так, чтобы никто не знал, не видел, не заподозрил.
— Правильно! — с жестокой радостью выкрикнула Гретхен. — Швырнем демону его адское отродье.
— Ах, но ведь это все-таки мой ребенок, мое единственное дитя! — простонала Христиана, корчась в новой схватке. — О! Но бедное создание, верно, умрет. О! Я тоже хочу умереть, Господи, пошли мне смерть! Гретхен, если ребенок умрет, похорони его, слышишь, сама, одна, ночью, в лесу. Ты клянешься?
— Клянусь.
— Тогда и меня тоже, Гретхен. Схорони меня, и чтобы ни одна душа не знала!.. О, мой Юлиус, прощай! Я тебя так любила… Умереть, не увидев его больше… Гретхен, тайна, тайна, тайна любой ценой!