Адский дом
Шрифт:
— Нет.
Физик упрямо качал головой. Этого не может быть, это какая-то хитрость, какой-то обман.
Он дернулся, когда одна из пробирок переломилась пополам и с шумом упала со стеллажа на стол. «Этого не может быть!» — услышал Барретт в голове протестующий вопль. И вдруг ему вспомнился единственный вопрос Фишера.
— Нет! — рявкнул Барретт и отвернулся от стола.
Это совершенно невозможно. Однажды рассеявшись, излучение не может восстановиться вновь.
Он закричал, когда лампочки быстро замигали.
— Нет! —
Он не поверит в это! Стрелки его приборов не ползут по шкалам. Термометр не фиксирует постоянного падения температуры. Электропечь не начала разогреваться. Гальванометры не включились сами по себе. Камера не снимает. Пробирки и колбы не лопаются одна за другой. Стрелка регистратора ЭМИ не прошла за отметку 700. Все это обман. Помрачение ума. Этого не может быть.
— Неправда! — закричал он с перекошенным от ярости лицом. — Неправда, неправда, неправда!
У него отвисла челюсть, когда регистратор ЭМИ стал раздуваться. Он в ужасе уставился на расширяющийся, словно резиновый, корпус. Нет. Он замотал головой, отказываясь признавать это. Просто он сходит с ума. Это невозможно. Он не признает этого. Он не...
Барретт закричал, когда регистратор вдруг взорвался, и снова закричал, когда металлические осколки полетели ему в лицо и в глаза. Он уронил трость и прижал руки к лицу. Что-то пронеслось через стол, и Барретт отпрянул, когда фотокамера ударила его по ногам. Он потерял равновесие и, упав, услышал, как на пол падает оборудование, словно кто-то его швыряет. Он попытался посмотреть, но никак не мог встать на ноги.
Его снова повалило — сокрушительная ледяная сила сбила его с ног, как куклу. У него вырвался потрясенный вопль, а ледяная сила подняла его в воздух и шмякнула о переднюю панель реверсора. Барретт ощутил, как сломалась левая рука, и с болезненным визгом упал на пол.
И снова невидимая сила схватила его и поволокла через зал. Он не мог вырваться. Тщетно пытаясь позвать на помощь, он кувыркался и скользил по полу. Путь преградил массивный стол. Увидев его, Барретт вскинул правую руку, врезался в край, и его перевязанный большой палец оттянуло к запястью. Раскрыв рот, Барретт издал сдавленный вопль. Из руки хлынула кровь. Перекатившись через стол и снова шлепнувшись на пол, он увидел, что большой палец с торчащими костями свисает с руки на лоскутьях кожи.
Он пытался бороться с силой, которая грубо тащила его через вестибюль, но он был беспомощен в ее захвате, как игрушка в челюстях какого-то невидимого чудовища. Глаза вытаращились, ничего не видя, лицо превратилось в окровавленную маску ужаса, и его тащило по коридору вперед ногами. Грудь наполняла невыносимая боль, будто чьи-то руки сжали сердце. Он не мог вздохнуть. Его руки и ноги онемели. Лицо потемнело, покраснело, а потом побагровело. Жилы на шее вздулись, глаза начали выкатываться из орбит. Рот раскрылся, тщетно хватая воздух, в то время как свирепая сила проволокла его по лестнице и швырнула избитое тело в двери. Промчавшись по половым плиткам, он взлетел в воздух.
Вокруг сомкнулась
Звук его бессильного барахтанья затих. Фигура расплылась и стала исчезать в тени. Барретт опустился на дно, глаза снова ничего не видели. Где-то в глубоких пещерах сознания еще теплилась искра разума, в муке выкрикнувшая:
— Эдит!
Потом все поглотила чернота, она окутала его саваном, и он погрузился во мрак.
14 ч. 46 мин.
Левая рука Эдит вдруг дернулась. Ее обручальное кольцо распалось пополам и упало на постель. Она резко открыла глаза. В комнате было темно.
— Лайонел?
Дверь была открыта. В коридоре тоже стояла темнота. Кто-то вошел.
— Лайонел? — снова позвала Эдит.
Она резко села.
— Что случилось?
— Ничего такого, чтобы стоило беспокоиться. Просто отключился генератор.
— О, только не это.
Она пыталась присмотреться, но было слишком темно.
— Это не важно, — сказал Лайонел.
Эдит слышала, как он прошел по комнате, и ощутила его вес на краю постели. Она боязливо протянула руку и нащупала его кисть.
— Ты уверен, что ничего страшного?
— Конечно. — Рука стала гладить ее по голове. — Не бойся. Давай воспользуемся этим.
— Что?
Она хотела нащупать его в темноте, но он оказался дальше, чем ей представлялось.
— Мы долго не были вместе. — Рука Лайонела опустилась ей на щеку. — А тебе это нужно.
Она издала вопрошающий звук. Его рука опустилась ей на левую грудь и стала мять ее.
— Лайонел, не надо, — сказала Эдит.
— Почему? — спросил он. — Или я недостаточно хорош для тебя?
— Что ты?..
— Фишер для тебя хорош, — перебил Лайонел. — Даже Флоренс Таннер была хороша. — Его рука на ее груди сжалась, причиняя боль. — А что, если теперь немножко потрахаться со стариком?
Чувствуя сердцебиение, Эдит попыталась оттолкнуть его руку.
— Не надо, — прошептала она.
— Надо, — сказал он, и рука резко задрала ей рубашку и скользнула промеж ног. — Надо, лесбийская сучка.
Свет погас.
Эдит закричала. Рука отпустила ее и убралась. Это была оторванная кисть, теперь она летала около ее груди, металась у пораженного лица, и на месте запястья болтались обрывки жил. Эдит прижалась к спинке кровати. Рука снова упала ей на грудь и сжала двумя пальцами сосок. Эдит пронзительно закричала, пытаясь сбить ее. Рука прыгнула вперед, как покрытый чешуйками паук, и полезла вверх на лицо, холодная, пахнущая могилой. Эдит издала безумный вопль, и серая рука отлетела. Эдит подняла ногу и стала неистово пинать ею руку. Рука подскочила и стала жестикулировать в воздухе, ее пальцы дико извивались.