Адский мир

Грин Саймон

Капитан кивнул разведчице и повернулся к шлюзовой камере. Кристел склонилась над пультом; тяжелая металлическая дверь с шипением отошла в сторону. Хантер шагнул в шлюз, и дверь надежно затворилась у него за спиной.

Камера размером с платяной шкаф еще больше провоцировала клаустрофобию, чем рубка управления, но Хантеру было наплевать. Сейчас, когда наступила минута неизбежной встречи с неведомым, капитан вдруг почувствовал внутреннее сопротивление, нежелание проходить через это испытание. В мозг изнутри вгрызся знакомый страх, угрожая вырваться на волю. Как только двери шлюза откроются и Хантер шагнет наружу, он окажется один на один с миром, из которого нет исхода. На борту катера еще можно было

обманывать себя…

Распахнулась наружная дверь. В шлюзовую камеру потянулись струйки тумана, неся ночной холод. Хантер поднял подбородок. Очутившись снаружи, он первым из всех людей ступит на Волк-IV. В исторических трудах будет значиться его имя. Хантер хмыкнул. Ну же, давай материал историкам. Он сделал глубокий вдох и осторожно шагнул в новый мир.

Над ним возвышалась громада катера, сверкая многочисленными огнями. Вокруг корабля клубился туман, плотный, серебристо-белый, размывавший свет огней, пока его не поглощала ночь. Хантер медленно двинулся от шлюзовой двери, борясь с желанием держаться ради безопасности поближе к кораблю. Тело обжигало холодом, и почему-то першило в горле; капитан откашлялся, чтобы прочистить носоглотку. Звук кашля был глухой. Почва под ногами похрустывала, и человек опустился на колени — выяснить, в чем дело. Земля оказалась потрескавшейся и изломанной весом катера. Возможно, это была пемза, застывшая вулканическая лава. Хантер пожал плечами и снова поднялся на ноги. Он знал, что следует удалиться от корабля, но пока не мог заставить себя сделать это. Тьма за пределами корабельного освещения выглядела совершенно черной и угрожающей. Он положил руки на ремень с кобурой и включил вживленный компьютер:

— Капитан вызывает катер. Слышите меня?

— Да, капитан. Громко и чисто. — Спокойный голос Кристел прозвучал безмерно успокаивающе. — Есть что-то серьезное?

— Абсолютно ничего. Вдали ничего не видно, но место кажется пустынным. Никаких следов, только камень и туман Я попробую еще раз после восхода. Сколько еще до него?

— Час двадцать три. Капитан! Как там?

— Холодно, — ответил Хантер. — Холодно и… одиноко. Я возвращаюсь.

Он в последний раз огляделся. Все по-прежнему было тихо и спокойно, но волосы у него на голове вдруг зашевелились, а рука сжала рукоять пистолета. Ничего не изменилось, но в этот миг Хантер без тени сомнения понял: в ночи кто-то есть, кто-то наблюдает за ним. Это было невозможно. И датчики, и экстрасенс заверили его, что территория пустынна. Хантер безоговорочно верил обоим свидетельствам, и все же инстинкт говорил: за ним наблюдают.

Капитан облизал сухие губы, а потом решительно повернулся спиной к темноте. Нервы, только и всего. Просто нервы. Человек снова шагнул в шлюзовую камеру, и дверь за ним закрылась.

Над скучным горизонтом неторопливо занимался рассвет, окрашивая остатки тумана болезненной желтизной. Туман начал таять, как только солнце явило себя, и теперь медленно исчезали последние упрямые клочья дымки. Серебряное солнце оказалось до отвращения ярким, оно бросало резко очерченные тени. Все виделось необычайно определенным, хотя естественные краски были замутнены и смазаны из-за интенсивности света. Небо выглядело бледно-зеленым — наверно, по причине пылевых облаков, несшихся высоко в атмосфере. Катер одиноко стоял на открытой площадке — блестящая серебряная игла на изломанной, потрескавшейся равнине. На горизонте темнела клякса, которую зонды распознали как лес. Он находился слишком далеко, чтобы корабельные датчики могли сообщить что-то более подробное.

Двери катера оставались открытыми, их охраняли два морских пехотинца. Датчики подали бы сигнал задолго до того, как любой из них обнаружил угрозу. Неподалеку доктор Уильямс выковыривал комки грунта и складывал их в мешок для образцов. Все трое

прилагали усилия, чтобы выглядеть спокойными и бодрыми, но едва сдерживаемая нервозность проявлялась в ненужных порывистых движениях.

Рассел Корби прислонился к корпусу катера и размышлял сколько еще ожидать следующего приема пиши. Завтрак состоял из протеинового кубика и стакана дистиллированной воды, ни то, ни другое нельзя было признать слишком сытным. В военной тюрьме его кормили лучше.

Он огляделся, но смотреть по-прежнему было не на что. Площадка оставалась унылой, бесплодной и до жути безмолвной. Корби кисло улыбнулся. При спуске сердце у него бешено колотилось, представлялись кошмарные создания, поджидающие внизу, но пока первый день на Волке-IV проходил одуряюще скучно. Нельзя сказать, однако, что Корби сделался от этого несчастным. Если выбирать между скукой и кошмарными чудовищами, в любой день он предпочел бы маяться от безделья.

Корби был невысоким крепышом лет двадцати пяти от роду. Заостренные черты лица и линялое черное обмундирование придавали ему разительное сходство с хищной птицей, чье имя он носил. Лицо обыкновенно выглядело угрюмым, глаза смотрели настороженно. В его мятой и грязной форме, казалось, уже не одну ночь спали несколько человек.

В любой полевой команде есть такой, как Корби. Он всех знает, везде имеет связи и может достать что, угодно.

За определенную цену.

Империя в таких не нуждается. Корби сидел в военной тюрьме и свыкся с мыслью, что проведет там еще изрядный срок, пока подвернется случай записаться добровольцем в Адские группы. Тогда это показалось ему хорошим вариантом.

Свен Линдхольм представлял собой полную противоположность Корби: высокий и мускулистый, с плоским животом атлета — на середине четвертого десятка. На нем был безукоризненно подогнанный и вычищенный мундир. Бледно-голубые глаза и короткие волосы пшеничного цвета придавали ему безмятежный, сонный вид — который никого не мог ввести в заблуждение. Меч и пистолет он носил с тем небрежным изяществом, что вырабатывает многолетняя привычка, а руки всегда держал у рукояток. Боец. Линдхольм и выглядел соответствующе.

Корби снова вздохнул, и Линдхольм насмешливо посмотрел на него:

— Рас, что случилось?

— Ничего. Ничего не случилось.

— Конечно, что-то поганое. Рас, я в жизни не встречал человека с таким талантом напрягаться. Ты посмотри с другой стороны. Мы здесь уже три часа, и абсолютно никто не пытался нас убить. Здесь нет никого. Даже ни одной птицы нет.

— Ага, — согласился Корби. — Это подозрительно.

— Тут для тебя ничего хорошего нет, да? — удивился Линдхольм. — Ты бы предпочел, чтобы мы сошли с катера и наткнулись на какого-нибудь огромного проглота с парой сотен зубов?

— Не знаю. Может, и так. Тогда было бы ясно, по крайней мере. Я чувствую, здесь что-то не так. Свен, можно подумать, ты думаешь по-другому. Чтобы такое открытое место было необитаемо, это ненормально. Понимаешь, не похоже, что мы посреди пустыни. Ты видел записи с зондов. Если не считать несколько лишних вулканов и ураганов, этот мир практически как наша Земля. Тогда где же, черт, обитатели? На такой планете жизнь должна кипеть.

— Рас, может, хватит? — поинтересовался Линдхольм. — Я начинаю нервничать.

— Ну и хорошо, — констатировал Корби. — Не люблю так психовать в одиночку. — Он задумчиво посмотрел на землю и несколько раз ударил в грунт пяткой. — Свен, смотри. Суше сухого закона. Высосана до последней капли. Это не от дневной жары. Солнце уже высоко, а все еще чертовски холодно. — Корби снова осмотрел свои раскопки и нахмурился: — Не знаю. Планеты-сада я не ждал, но от этого места меня трясет.

— Я бы насчет этого не беспокоился, — заметил Линдхольм. — Через несколько лет привыкнешь.