Адское ущелье
Шрифт:
Только что термометр показывал двадцать градусов тепла, как вдруг, без всяких видимых причин, просыпаешься на следующий день при пятнадцати градусах мороза, а земля покрыта слоем снега толщиной в фут. А ведь решительно ничто не предвещало подобного изменения погоды — разве что животные накануне проявляли некоторое беспокойство.
Когда нет ветра, это еще терпимо. Но надо слышать, как завывает вихрь, примчавшийся с полюса, не встречая никаких препятствий, надо видеть вырванные с корнем громадные сосны, что сметаются ураганом, словно соломинки, надо ощутить себя,
Фелисьену Навару, не имевшему такой закалки, как его спутники, вскоре пришлось испытать все на собственной шкуре.
В подобных обстоятельствах следует слепо довериться пограничному коню. Эти выносливые животные, которых оставляют пастись на свободе, чаще всего без всякого укрытия, умеют сносить жестокие капризы природы и в трудную минуту их выручает изумительный инстинкт.
Мерин Неда Мура, — хозяин вел его в поводу, — ступал чрезвычайно осторожно, ощупывая копытом землю, занесенную снегом, принюхивался, опустив голову, словно желая уловить ощутимые только для его тонкого обоняния испарения почвы, что позволяло ему определить ямы, ухабы, разные препятствия.
За первой лошадью гуськом двигались остальные — точно след в след — сгибаясь под напором ветра и резко поворачиваясь, когда шквал ударял в бок.
Только это могло предохранить от падения, и умные животные становились так, чтобы ветер дул либо спереди, либо сзади.
Французский коммивояжер, никем не предупрежденный, понятия не имел об этих тонкостях и решил, что лошадь просто боится. В надежде справиться со своим конем, он пустил в ход хлыст и шпоры.
Как раз тут налетел шквальный порыв ветра, подняв тучу белых песчинок. Лошадь повалилась на бок, подпруга лопнула, и всадник, взмахнув руками, с головой ушел в трехфутовый белый сугроб.
Дальнейшее напоминало операцию по спасению утопающего. Фелисьен, запутавшись в стременах, прижатый собственным карабином, ослепленный и оглушенный, беспомощно барахтался, не в силах обрести вертикальное положение.
Встав на ноги только с помощью спутников, он обнаружил, что седло не держится на спине лошади. Рассудив, что в подобных обстоятельствах лучше не демонстрировать мастерство наездника, он по примеру Неда Мура решил идти пешим, ведя лошадь в поводу. Этот способ передвижения был хоть и прозаическим, но более разумным.
На тяжком пути вслепую сквозь снежный ураган их ожидало бессчетное количество безумных спусков, головокружительных подъемов, беспрестанных падений на обледенелых скалах. Они брели, спотыкаясь и скользя в течение долгих часов, измученные, продрогшие, умирая от голода, изнывая от страха, что провалятся в ущелье или замерзнут, так и не добравшись до жилья.
Они знали, что «Одинокий дом» совсем рядом, но, возможно, так и кружили бы вокруг него, ослепленные снежной порошей, если бы вдруг не натолкнулись на частокол.
Несмотря на свою самоуверенность, Нед Мур с некоторой опаской принялся стучать каблуком в тяжелую дверь.
На границе свято чтут обычай гостеприимства, но, когда совесть нечиста, надо готовиться к худшему.
—
— А вам какое дело? Кто вы такие?
— Мы сопровождаем французского путешественника и были бы вам очень…
— Повторяю, кто вы такие? — снова спросила Кэт в чьем голосе внезапно зазвучали угрожающие нотки.
— Нед Мур… со мной Ник и Питер…
— Вот как? Отец вас не любит… Ему ни к чему такие гости! Вы водите дружбу с американской таможней — вот и отправляйтесь туда!
— Но, мисс Кэт… французский джентльмен хочет предложить выгодную сделку Джо Сюлливану… Мы покончили все дела с таможней и занимаемся теперь контрабандой. Мисс! Во имя неба!.. И ради ваших интересов, откройте! Умоляю вас… мы уже несколько часов бродим в снегу!
— Если бы вы были одни, я не впустила бы вас, — отозвалась девушка после долгой паузы, во время которой, очевидно, совещалась с кем-то из обитателей дома. — Вы сказали, что с вами господин из Франции. Пусть скажет несколько слов на своем языке: здесь найдутся люди, чтобы его понять.
— Нед Мур говорил правду, мадемуазель, — воскликнул коммивояжер на чистейшем парижском наречии уроженца улицы Май, — я — француз, меня зовут Фелисьен Навар, и у меня, действительно, есть деловое предложение к вашему уважаемому отцу.
Речь простуженного виноторговца, — он произносил ее, стуча зубами и оглушительно чихая, — видимо, вполне удовлетворила таинственных полиглотов [113] , ибо дверь отворилась — ровно настолько, чтобы путешественники, похожие на белых полярных медведей, могли пройти вовнутрь по одному.
113
Полиглот — человек, владеющий многими языками.
Наконец все они оказались в огромной комнате, стуча ногами, отряхиваясь и с величайшим облегчением глядя на пылающий камин. Красноречивые вздохи, вырвавшиеся у них, говорили лучше всяких слов. Когда стаял снег, облепивший волосы и бороды, странники предстали в своем обычном обличье и стали благодарить хозяйку дома, которая, однако, взирала на них весьма неприветливо, не выпуская из рук револьвера и держа палец на спусковом крючке.
Но когда склонился в почтительном приветствии Фелисьен, лицо ее смягчилось, и она одарила его улыбкой, словно старого знакомого.
— Так это вы француз! — произнесла она с мягкостью, которая совершенно не вязалось с враждебностью приема.
— Да, мадемуазель, я имел счастье родиться на берегах Сены! И я спешу выразить вам глубочайшую признательность и уважение! Без вас мы погибли бы в снежном урагане!
— Повторите по-нашему… я не поняла ни слова. Очень хорошо, — промолвила она, после того как Фелисьен объяснился на невероятно ломаном английском. — Что до ваших спутников, то им следует благодарить вас… Если бы не вы, ни за что не впустила бы в дом… особенно сегодня, когда…