Адское Воинство
Шрифт:
— Сначала заеду в больницу, — сказал он.
— Она тебя не узнает, Адамберг. Могу я пригласить вас на ужин?
Адамберг взглянул на Данглара, который отрицательно покачал головой. В трудные периоды своей жизни (а сейчас период был особенно трудный, поскольку никаких конкретных трудностей не было) Данглар спасался тем, что намечал себе на каждый день маленькие радости — выбор нового костюма, покупку старинной книги или изысканный ужин в ресторане. Обычно каждый приступ депрессии проделывал опасные дыры в его бюджете. Лишить Данглара ужина в «Бегущем кабане», ужина, меню которого он выбрал
— Я обещал сыну поужинать с ним в «Бегущем кабане». Присоединяйтесь к нам, Эмери.
— Это прекрасное заведение, но, увы, я не смогу, — сухо ответил Эмери. — Я надеялся принять вас у себя дома.
— В другой раз, Эмери.
— Кажется, я задел его за живое, — удивленно сказал Адамберг, закончив разговор. Комиссар еще не знал, что капитан страдал неврозом, который, подобно пуповине, соединял его с ампирной столовой в его доме.
Как и было предусмотрено планом, Адамберг и Кромс встретились перед входом в больницу. Молодой человек уже купил все необходимое, и Адамберг, обняв его, сунул ему в сумку клеевой пистолет, печать и план дома Эрбье.
— Как там, в доме? — спросил Кромс.
— Чисто. Жандармы убрали протухшую дичь.
— А как мне быть с малышом?
— Он уже там, ждет тебя.
— Я не о Мо, я о голубе. Он несколько часов провел в машине, и ему там не нравится.
— Возьми его с собой, — секунду подумав, распорядился Адамберг. — Пусть Мо ухаживает за голубем, ему будет не так одиноко, будет с кем поговорить. Конечно, он может смотреть на коров, но в этих краях они неподвижные.
— Майор был с тобой, когда ты выпустил Мо из багажника?
— Да.
— И как он к этому отнесся?
— Не очень хорошо. Он все еще уверен, что я затеял нечто преступное и безумное.
— Да? Но твоя затея, наоборот, очень разумная, — сказал Кромс и понес в машину сумки с покупками.
XX
— Сейчас она кажется совсем маленькой, верно? — тихо спросил Адамберг у Данглара, завороженно разглядывая изменившееся лицо Леоны. — А на самом деле она очень высокая. Если бы она не горбилась, то была бы выше меня.
Он сел на краешек кровати и положил обе ладони на щеки Лео.
— Лео, я вернулся. Я, комиссар из Парижа. Мы с вами вместе ужинали. На ужин был суп из телятины, а потом мы у камина выпили по рюмке кальвадоса и выкурили по сигаре.
— Она больше не может двигаться, — сказал вошедший врач.
— Кто ее навещает? — спросил Адамберг.
— Лина Вандермот и капитан. Но она ни на что не реагирует. Лежит как овощ. Хотя с медицинской точки зрения должна бы подавать признаки жизни. Она вышла из комы, внутренняя гематома благополучно рассосалась, сердце работает удовлетворительно, особенно если учесть, что она много лет курила сигары. Технически она в состоянии открыть глаза и говорить с нами. Но ничего этого не происходит, и, что еще хуже, у нее слишком низкая температура. Такое впечатление, что неисправная машина перешла на аварийный режим работы. Но я не могу найти неисправность.
— Она может долго оставаться в этом режиме?
— Нет. В таком возрасте без движения, без пищи она долго не протянет. Это
Врач неодобрительно взглянул на ладони Адамберга, которые он положил на щеки Лео.
— Не трясите ей голову, — сказал он.
— Лео, — повторил Адамберг, — это я. Я приехал и останусь здесь. Хочу устроиться в вашей гостинице, вместе с несколькими коллегами. Вы разрешите? В доме все останется как было.
Адамберг взял с тумбочки гребенку и начал осторожно причесывать Лео, не снимая другой руки с ее лица. Данглар сел на единственный стул в палате, приготовившись к долгому ожиданию. Было ясно, что Адамберг так легко не отступится от старой дамы. Врач, пожав плечами, вышел, но через полтора часа вернулся: его поразило упорство, с которым заезжий полицейский старался привести Леону в сознание. Данглар тоже наблюдал за Адамбергом. Комиссар непрерывно разговаривал с больной, его лицо озарилось, как будто он проглотил фонарь, который теперь светился под его смуглой кожей. Данглар знал: такое лицо бывает у Адамберга в редкие для него минуты предельной сосредоточенности.
Не оборачиваясь, Адамберг протянул руку к врачу, прося его не вмешиваться. Щека Леоны, на которой лежала его ладонь, была все такой же холодной, но губы шевельнулись. Он сделал Данглару знак подойти. Губы шевельнулись опять, а потом послышался какой-то звук.
— Вы слышали «хэллоу», Данглар? Она сказала «хэллоу», верно?
— Да, что-то похожее.
— Она так здоровается. Хэллоу, Лео. Это я.
— Хэллоу, — еще раз, уже более отчетливо, сказала женщина.
Адамберг осторожно взял ее руку в свою и слегка встряхнул.
— Хэллоу. Я вас слышу, Лео.
— Лод.
— С Лодом все в порядке, он живет у бригадира Блерио.
— Лод.
— С ним все в порядке. Он вас ждет.
— Сахар.
— Да, бригадир каждый день дает ему сахар, — уверенно сказал Адамберг, хотя не знал, так ли это.
— Хэллоу, — повторила женщина.
Но это было все. Губы опять сомкнулись, и Адамберг понял, что больше у нее нет сил.
— Примите мои комплименты, — сказал врач.
— Не за что, — машинально ответил Адамберг. — Вы сможете мне позвонить, если она проявит хоть малейшее желание общаться?
— Оставьте вашу карточку, но не тешьте себя напрасными надеждами. Возможно, это был последний проблеск жизни.
— Не надо хоронить ее раньше времени, доктор, — сказал Адамберг, направляясь к двери. — Что вы так торопитесь?
— Я геронтолог, я в этом разбираюсь, — поджав губы, ответил врач.
Адамберг прочел на беджике имя и фамилию врача — Жак Мерлан — и попрощался с ним. До машины он шагал молча и позволил Данглару сесть за руль.
— Куда едем? — спросил Данглар, включив зажигание.
— Не нравится мне этот доктор.
— Его можно понять. Кому захочется жить с фамилией Мерлан?
— Ему очень подходит эта фамилия. Холодный, как рыба.
— Вы не сказали, куда ехать, — напомнил Данглар, петляя наугад по узким улочкам городка.
— Вы ее видели, Данглар. Словно кто-то взял яйцо и с размаху бросил на пол.
— Да, вы мне уже это говорили.
— Едем к ней, в бывшую гостиницу. Поверните направо.
— Странно, что она говорит «хэллоу» вместо «здравствуйте».