Адвокат дьявола

Уэст Моррис

Входя в дом, он оставался там, сколько требовалось, но не дольше. Осматривая больных, лечил, если мог, варил бульон для ослабевших, выносил мусор, а затем уходил. Но перед тем, как закрыть за собой дверь, Нероне находил пять минут, чтобы сообщить новости, и еще две – для шутки, чтобы все смеялись, расставаясь с ним. Если требовалась помощь Мейера, он приводил его с собой. Если же кто-то нуждался в последнем слове священника, пытался помочь и в этом. Бывало, здесь Нероне терпел неудачу – не мог вытащить из дома старого и замерзшего отца Ансельмо, а его молодому коллеге из Джимелло

Маджоре хватало дел и со своими умирающими.

На исходе дня он всегда заходил к Альдо Мейеру. Они выпивали по стаканчику граппы, обменивались новостями, после чего Нероне отправлялся в хижину Нины.

Поначалу он был весел, взбудоражен той гигантской ношей, что взвалил себе на плечи. Потом, когда декабрь сменился январем, а зима свирепствовала все злее, стал более нервным, как человек, который мало спит и много думает. Мейер уговаривал его отдохнуть, провести пару дней в постели, но Нероне отказывался, с новой силой набрасываясь на работу.

А потом, в один из самых студеных вечеров, он ввалился в дом Мейера, бросил на пол пустой рюкзак, одним глотком осушил стаканчик граппы и выпалил:

– Мейер! Я хочу с вами поговорить!

– Мы всегда говорим, – резонно заметил тот. – Чем сегодняшний вечер отличается от остальных.

Нероне словно и не заметил иронии в голосе доктора.

– Я никогда не объяснял, почему я пришел сюда, не так ли?

– Это ваше личное дело. Вы не обязаны докладываться мне.

– Теперь я хотел бы объяснить.

– Почему?

– Мне это нужно.

– Веская причина, – усмехнулся Мейер.

– Скажите мне… вы верите в Бога, доктор?

– Меня воспитали в вере, – осторожно ответил Мейер. – Мои друзья, фашисты, старались, как могли, разубедить в его существовании. Скажем так, вопрос этот остался открытым. А почему вы спрашиваете?

– Возможно, вам покажется, что я несу чушь.

– Человек имеет право нести чушь, если ему это нужно.

– Хорошо. Выводы вы сделаете сами. Я англичанин, это вам известно. Офицер, этого вы еще не знали.

– Но догадывался.

– Я также дезертир.

– Что вы от меня хотите? Чтобы я выразил вам свое глубокое презрение?

– Ради Бога, помолчите. Просто слушайте. Я был в передовом отряде, вступившем в Мессину. Последний оплот фашистов на Сицилии. Боя практически не было. И итальянцы, и немцы признали свое поражение, и быстро отступали. Мое подразделение получило приказ очистить квартал жилых домов, расположенных неподалеку от доков. Отдельные снайперы, пара пулеметных гнезд… пустяки. Там был тупик с окнами, выходящими на нас, и на верхнем этаже засел снайпер. Он десять минут не давал нам поднять головы, но потом мы смогли прорваться к дому. Следуя заведенному порядку, я предложил снайперу сдаться. Прогремел выстыл, на этот раз с более низкого этажа. Один из моих парней упал. Я бросил в окно гранату, а когда прогремел взрыв, ворвался в дом. И… нашел этого снайпера – старого рыбака, вместе с женщиной и младенцем. Все погибли. И ребенок…

– На войне такое случается, – холодно ответил Мейер. – Это человеческий фактор. Бог тут ни при чем.

– Я знаю, – кивнул Джакомо Нероне. – Но этим человеческим фактором оказался

я. Вы должны понять.

– Да, могу. И вы подумали, что для вас это конец. Вы посчитали себя свободным от всех обязательств. Ваша война окончилась. Так?

– Более или менее.

– Вы ударились в бега. И куда же вы решили бежать?

– Тогда я не имел об этом ни малейшего понятия.

– Почему же вы пришли сюда?

– Не знаю. Считайте, что это дело случая.

– Вы верите в Бога, Нероне?

– Когда-то верил. Потом, достаточно долгое время, нет.

– А теперь?

– Не давите на меня! Дайте мне выговориться!

Мейер пожал плечами и плеснул траппы в стакан Нероне:

– Истина в вине. Выпейте.

Нероне поднял стакан дрожащими руками и жадно выпил, затем вытер рот тыльной стороной ладони. И продолжил:

– Когда я встретил Нину, она стала для меня прибежищем. Потом мы полюбили друг друга, и я почувствовал, что получил отпущение грехов. Когда же она забеременела… я понял, что появится новый человек, который займет место убитого мною младенца. Сейчас, помогая крестьянам, я словно расплачиваюсь за смерть старого рыбака и женщины… Этого недостаточно. Все еще недостаточно.

– Понятно, – кивнул Мейер. – Но при чем тут Бог?

– Если Он ни при чем – все это чудовищная глупость. Смерть ничего не значит, заглаживание вины – еще меньше. Мы – муравьи на остове мироздания, появившиеся ниоткуда, ползущие в никуда. Один из нас умирает, остальные переползают через него не замечая. Вся эта долина замерзнет, и никому не будет до этого дела… никому. Но, если есть Бог… все становится архиважным… каждая жизнь, каждая смерть…

– И искупление вины?

– Не имеет смысла надеяться на это искупление, – мрачно ответил Нероне, – если только ты не готов расплатиться собственной жизнью.

– Вы идете по тонкому льду, друг мой! – мягко заметил Альдо Мейер.

– Я знаю, – кивнул Нероне. – И чувствую, как он хрустит подо мной.

Он уронил голову на руки. Мейер подошел и присел на краешек стола.

– Позвольте дать вам совет, мой друг, медицинский совет. Вы изнуряете себя работой и недоеданием. Вы не уверены, правильно ли поступили, покинув армию. Устали и начали сомневаться. Вы многое сделали для нас и продолжаете делать. А теперь, совершенно неожиданно, вас захватили мысли о Боге. Пусть мои слова не покажутся вам оскорблением, но мистицизм зачастую проистекает от плохого пищеварения, переутомления, недостатка сна и сексуальной неудовлетворенности. Прислушайтесь к совету специалиста, останьтесь дома и проведите несколько дней с Ниной. Устройте себе короткий медовый месяц.

Нероне поднял голову, и его заросшее щетиной лицо чуть повеселело:

– Вы знаете, Мейер, в этом типичная ошибка всех либералов. Вот почему вам нет места в двадцатом столетии. В отношениях с Богом возможны только два варианта: верить в него, как католики, или полностью отрицать, как делают коммунисты. Вы же хотите низвести Его до кишечного расстройства или предмета легкой беседы за кофе и сигарами. Вы же еврей. И должны знать, что из этого ничего не выйдет.

– А кто – вы? – спросил доктор.