Адвокат дьяволов. Хроника смутного времени от известного российского адвоката

Беляк Сергей Валентинович

Вот, собственно, и всё.

Сергей Беляк

Озарения Лимонова или Божий промысел?

Когда весной 2002 года Следственное управление ФСБ России завершило расследование уголовного дела в отношении Эдуарда Савенко (Лимонова) и пяти его однопартийцев, обвиненных сразу по четырем статьям УК, а Генеральная прокуратура РФ решила направить это дело для рассмотрения из Москвы в Саратовский областной суд, мы (зашита и обвиняемые) инстинктивно выступили против.

Нам казалось, что лучше было бы, если бы данное дело рассматривал все же Московский городской суд.

Мы полагали (и не без основания), что Генеральная прокуратура делает это специально. Во-первых, чтобы отправить громкое дело подальше от Москвы и столичной прессы (а в тот период в России, когда Владимир Путин правил всего второй год и премьер-министром был Михаил Касьянов, еще существовала реальная свобода печати и сохранялось множество независимых

СМИ, включая и телевидение!). А во-вторых, чтобы лишить обвиняемых помощи их московских защитников, которые вряд ли бы (по разумению прокуроров и чекистов) решились уехать из Москвы в далекий, провинциальный Саратов для участия в непрерывном процессе, обещавшим быть очень долгим.

Почему в Саратов? Потому что именно там, в начале 2001 года, группа нацболов купила у… чекистов (выступавших под видом членов местного отделения баркашевского «Русского национального единства») шесть ржавых автоматов Калашникова, около сотни патронов к ним и несколько пачек взрывчатки.

Фактически эта «контрольная закупка» была обычной чекистской провокацией, которая в материалах уголовного дела гордо именовалась «спецоперацией». (Одновременно чекисты подбирались с подобными предложениями к нацболам и через их брянскую организацию, но там провокаторов раскусили и разумно послали куда подальше, а вот в Саратове провокация удалась.)

Учитывая все эти обстоятельства, Генеральная прокуратура и решила, что лучше всего будет направить дело для рассмотрения в Саратов. Впрочем, чекисты хотели загнать нас и подальше – куда-нибудь в медвежий угол на Алтае, где был задержан Лимонов в апреле 2001 года.

А мы попытались такое решение оспорить в Верховном суде РФ, упирая на то, что покупка оружия не является особо опасным преступлением, а все особо опасные преступления, которые инкриминируются нашим подзащитным (включая и терроризм), были, по мнению самого следствия, совершены обвиняемыми еще ранее, и совершены именно в Москве (где Лимонов писал свои статьи «с призывами к свержению государственного строя», где он постоянно встречался с членами НБП и якобы «готовил террористические акции и создавал незаконные вооруженные формирования»).

Тем не менее, Верховный суд встал в этом споре на сторону обвинения, и дело было направлено в Саратов, а вскоре туда же спецрейсом авиакомпании «Россия», под усиленной охраной спецназовцев ФСБ, были этапированы и шесть лефортовских узников – длинноволосый, бородатый 59-летний Лимонов и пятеро его молодых подельников, среди которых была и одна маленькая, хрупкая девушка – Нина Силина.

Но еще до этого (а как только стало известно намерение Генеральной прокуратуры и всплыло слово «Саратов») Эдуард на свидании со мной в Лефортово твердо заявил: «Это судьба!» И попросил не оставлять его, а непременно поехать вместе с ним в Саратов, чтобы там организовать защиту и его самого, и товарищей.

– При чем тут судьба? – возразил я, еще надеясь на Верховный суд.

– Нет, это уже предрешено. Судьба… – стоял на своем Лимонов.

И он рассказал о том, что в далеком не то в 1968, не то в 1969 году написал стихотворение, о котором вспомнил только теперь. Стихотворение так и называлось «Саратов», хотя сам он никогда в этом городе ни до, ни после не бывал. И в стихотворении пророчески говорилось о том, что его будут нет, не судить, но мучить, что в принципе одно и то же. И это его «мучение» происходить будет именно в Саратове!..

Нет, никакой обреченности ни в его голосе, ни на его лице в тот момент не было. Была лишь злая ухмылка и азартный блеск в глазах.

– Да, это был 68-й год, – проговорил Лимонов и после пары минут молчания начал медленно, с хрипотцой в голосе читать по памяти:

Прошедший снег над городом СаратовБыл бел и чуден. Мокр и матовИ покрывал он деревянные домаВот в это время я сошел с умаВот в это время с книгой испещреннойВ снегах затерянный. Самим собой польщенныйЯ зябко вянул, в книгу мысли дулСаратов город же взлетел-вспорхнулАх, город-город. Подлинный СаратовТы полон был дымков и ароматовИ все под вечер заняли местаК обеденным столам прильнула простотаА мудрость на горе в избушке белойСидела тихо и в окно гляделаВ моем лице отображался светИ понял я, надежды больше нетИ будут жить мужчины, дети, лицаБольные все. Не город, а больницаИ

каждый желт и каждый полустертНенужен и бессмыслен, вял. Не гордЛишь для себя и пропитанья бегут безумные нелепые созданья настроивши машин железных и всяких домов бесполезных и длинный в Волге пароход какой бессмысленный урод гудит и плачет. Фабрика слепая глядит на мир узоры выполняя своим огромным дымовым хвостом и всё воняет и всё грязь кругоми белый снег не укрощен протест мельчайший запрещен и только вечером из чашки пить будут водку замарашки и сменят все рабочий свой костюм но не сменить им свой нехитрый умИ никогда их бедное устройство не воспитает в них иное свойство против сей жизни мрачной бунтовать чтобы никто не мог распределять их труд и время их «свободное»…И я один на город весь Саратов– так думал он – а снег все падал матов…Я образ тот был вытерпеть не в силахКогда метель меня совсем знобилаи задувала в белое лицоНет не уйти туда – везде кольцоУмру я здесь в Саратове в итогене помышляет здесь никто о БогеВедь Бог велит пустить куда хочуЛишь как умру – тогда и полечуМеня народ сжимает – не уйдешь!Народ! Народ! – я более хорош чем ты. И я на юге жить достоин!Но держат все – старик. Дурак и воинВсе слабые за сильного держались и никогда их пальцы не разжались и сильный был в Саратове замучен а после смерти тщательно изучен

В то время, когда Лимонов, сидя на привинченном к полу стуле в следственном кабинете Лефортовской тюрьмы (где решетки на окне лукаво скрыты за цветной мозаикой стекол), читал мне строки своего стихотворения, ни он, ни я, конечно, не знали и не могли знать того, что будет с нами через год или два, где и как пройдет в действительности судебный процесс и чем он завершится.

Но в стихотворении говорилось не только о герое, затерянном где-то снегах, которого никак не отпускает народ, а еще держит какой-то старик, дурак и воин (в чем действительно угадывается суд), но и о смерти. И это звучало ужасно. К тому же – Саратов!.. Мрачное пророчество, не предвещавшее ничего хорошего.

– У меня случаются озарения. Такое было не раз, – сказал Эдуард. – А ты бывал в Саратове?

– Бывал, – ответил я подавленно. – Я там учился в институте. Случайно оказался. После армии…

– Ну, вот видишь, судьба! – снова ухмыльнулся Лимонов. – Значит, ты там уже все знаешь.

Меня это обстоятельство мало утешило. И уж совсем не хотелось снова оказаться в Саратове (о котором у меня еще со студенческой голодной советской поры сохранялись не самые лучшие воспоминания) ровно через двадцать лет!

Я и действительно попал в Саратов случайно: не решался после службы в армии поступать в МГУ, где был большой конкурс и еще всякие «льготные квоты» для представителей национальных советских республик, но хотел непременно учиться на дневном факультете. А в советские времена в Москве такой юридический факультет был только один – в МГУ! И тогда я, по настоянию матери, которая нашла каких-то знакомых в Саратове, готовых меня приютить, и где был юридический институт с дневной формой обучения, поехал туда с четырьмя палками дефицитной копченой колбасы.