Адвокат дьяволов
Шрифт:
В действиях милиционеров не было ничего особенного: опытным взглядом они периодически выхватывали кого-то из общей массы пассажиров и, проверив документы, а иногда просто перебросившись с человеком двумя-тремя словами, шли по вагонам дальше. И не было ничего странного, что менты обратили внимание именно на Лалетина. Если вы думаете, что Олег соблюдал конспирацию и был незаметен среди своих попутчиков, то вы ошибаетесь. Конспирации, которую так любил В. И. Ленин, он не обучался. И милиционеры увидели перед собой двадцатилетнего, стриженного под ноль парня в тяжелых армейских ботинках и одетого во все черное, который никак не походил на безобидного студента-ботаника или простецкого работягу, едущего навестить
Короче, стоило опытным ментам подойти и заговорить с Лалетиным, как им стало ясно, что здесь не все так просто. Они спросили у него, откуда и куда он едет и что везет.
«Где ваши вещи?»
На этот вопрос большевик Бауман ответил бы, что никаких вещей у него с собой нет, но национал-большевик Лалетин промычал что-то такое невнятное, отчего менты сразу же полезли в багажный ящик под его сиденьем.
Обнаружив там огромную сумку, а в ней два автомата и патроны, милиционеры начали составлять протокол выемки. (Такие находки, конечно, бывают в поездах нечасто, но и не являются для транспортной милиции чем-то уж совсем необычным.) Дело подходило к концу, когда в купе вдруг ворвался высокий человек в очках, представился подполковником ФСБ Кузнецовым и потребовал от милиционеров… выйти вон.
Как оказалось, четверо чекистов, во главе с подполковником, сопровождали Лалетина в поезде. Разместившись в соседнем купе, они должны были не выпускать его из поля своего зрения ни на одну минуту (а вдруг бы он передал сумку с оружием кому-то другому или, испугавшись чего-то, выбросил бы автоматы из окошка в туалете?).
Но расслабились опера после тяжелого дня — устроили попойку, позабыв о служебном долге. И в итоге проспали, проворонили, просрали, провалили операцию!..
А ведь задача у них была проследить за Лалетиным до конечного пункта его пути, чтобы установить, кому он там должен был передать оружие. И вот тогда уже можно было бы с чистой совестью брать всю цепочку сразу. И не понадобилось бы бить и мучить Лалетина на протяжении десяти дней с целью получить от него эти сведения.
Продавцов оружия, несмотря на их многочисленные и подробные описания, естественно, так и не нашли. Да и не искали.
И автоматы оказались какими-то странными: ржавыми, со сбитыми прицелами. В суде выяснилось, что все шесть автоматов как бы и не существуют: они не были украдены и не числились по номерам ни в одной картотеке. Видимо, их неоднократно использовали чекисты именно для таких вот «контрольных закупок». Для подставы это очень удобно, когда автоматы не ворованные, но и нигде не значатся. И «продавцов» в таком случае искать бесполезно — ниточка ведь обрывается.
Подполковник Кузнецов признался Лимонову, что он два года следил за ним и его друзьями и полтора года из них колесил по всей стране.
— Теперь тебе и твоей партии — конец! — со злорадством сказал Эдуарду, во время его задержания, один из подчиненных Кузнецова.
Вот поэтому-то Лимонов, обвиненный не только в покупке оружия, но еще и в терроризме, в создании незаконных вооруженных формирований и в призывах к свержению государственного строя, с полным основанием заявил, обращаясь к суду:
— Прошу считать меня политзаключенным!
И привел аналогию с судом над Чернышевским, которого также судили больше ста лет назад на Саратовской земле за его литературные труды и мысли.
Вам будет противно жить без нас
Выступая на радиостанции «Эхо Москвы» в июне 2005 года, Владимир Жириновский заявил, что Эдуард Лимонов оказался на свободе именно благодаря ему.
«…
Эти смелые заявления лидера ЛДПР вызвали бурную реакцию слушателей. В тот же вечер мне стали звонить коллеги, которые с усмешками интересовались, выплачивал ли мне Жириновский или его партия суточные во время девятимесячной командировки в Саратов.
Через день объявился и Лимонов, который не скрывал своего раздражения по поводу высказываний Жириновского. Но я постарался его успокоить.
— Послушай, Эдуард, — сказал я, — ничего плохого Вольфович о тебе не говорил. И по сути, он только слегка преувеличил значение подписанных им ходатайств. Но Жириновский действует как настоящий политик: раз его адвокат участвовал в деле и выиграл его, значит, в соответствии с законами политического жанра, можно и нужно использовать эти факты в своих интересах. Попросту говоря, Вольфович тянет одеяло на себя: смотрите, дескать, какой хороший у меня адвокат, а значит, в ЛДПР все такие. И партия Жириновского, — делает уже дальше выводы сам обыватель, — может помочь кому угодно… Ведь обыватель не знает, что я не являюсь членом ЛДПР. Одно слово — политика!.. Но и ты вправе говорить точно так же, когда я веду дела Жириновского или кого-то другого. Ты тоже можешь заявлять, что твой адвокат выиграл то или иное дело. И тем самым привлекать внимание к себе и к своей партии…
Лимонову явно не нравилась такая «политика».
Однако с Владимиром Вольфовичем он отношений старался не портить. Жириновский тоже относился к Лимонову неплохо, ценя в нем в первую очередь большого писателя, а позднее стал уважать и как человека, сумевшего создать и сохранить в непростых условиях многочисленную боевую партию.
Во время случайных встреч на радио, телевидении или на каких-то официальных приемах они всегда живо общались между собой, объединенные не только общим прошлым, но и одним адвокатом в настоящем.
Я же всегда относился к Владимиру Вольфовичу тепло, как и он ко мне, с первых же дней нашего знакомства в августе 1991 года.
Я видел Жириновского в разные годы его жизни на протяжении более двадцати лет — в различных, порой драматических, ситуациях, в каких оказывался он сам или его партия. В августе 1992 года регистрация ЛДПСС (Либерально-демократической партии Советского Союза) была аннулирована Минюстом России якобы из-за наличия в ее списках мертвых душ. Осенью и зимой 1992/93 года в прессе, по указанию Кремля, было введено табу на упоминание имени Жириновского и его партии, и мне приходилось с помощью подачи бесчисленного количества судебных исков к различным СМИ о защите чести и достоинства Владимира Вольфовича разрывать эту информационную блокаду.
Я видел Жириновского в минуты его политического триумфа, во время праздников, в том числе семейных, и торжественных юбилеев. И, признаюсь, у меня никогда не было повода в нем разочароваться.
Он мог быть суровым с окружающими или сварливым, но никогда не унывал, упрямо верил в свою звезду — в свое предназначение — и имел удивительную способность всегда выходить сухим из воды.
Мне было легко и приятно с ним общаться, может быть, потому, что я был самым независимым человеком в его окружении, а независимость дорогого стоит! И я всегда получал удовольствие от нашего общения.