Адвокат вольного города 7
Шрифт:
— Которое размером со Швейцарию?
— Земли у нас обширные, Ваше величество.
Он усмехнулся.
— Ну, допустим некоторые Ваши слова, Аркадий, мне кажутся разумными. Давайте попробуем. Чем император может помочь министру?
— Может, — с готовностью ответил я. — Я подготовил прошение. Вот оно.
Кречет пробежал глазами.
— … Оказать содействие в строительстве нитки железной дороги в каганат, беспошлинной торговле, основанию малого алтайского казачества, подчинённого уральскому, всемерную поддержку в оформлении прав, регистрации, допусках,
— Я под посольство использую бывшее имение Филиновых, которым мой род владел двести лет назад.
— А… Личные мотивы. Не осуждаю, — довольный своей внимательностью, отметил император.
— Могу тогда я попросить наложить визу?
Император достал из стола шикарную ручку словно созданную из единого куска жемчуга и написал твёрдым красивым почерком: «Всем лицам империи и за её пределами, до отмены распоряжения — поддерживаю и ожидаю того же. П. А. Кречет».
…
Несмотря на кажущуюся лёгкость встречи, назад я трясся в машине, тяжело дыша и развалившись в кресле, как после разгрузки вагона с углём.
Баранов посматривал на меня, одновременно контролируя дорогу и вполголоса разговаривая с кем-то по мобилету.
— Аркадий Ефимович, с сожалением сообщаю что обратно Вы полетите на обычном планере.
Он так и сказал планЕр, то есть без «Ё» в произношении и это, наверное, что-то профессиональное, вроде «запасный» на флоте.
— Без проблем. Долго лететь?
— Восемь часов с дозаправкой в Челябинске.
— А можно там меня и оставить? Кое-какие небольшие дела. Тем более что в Кустовом, насколько мне известно, полосы нет. Приходится садиться на поля.
— Приходится? Вы что-то смыслите в авиации?
— Так получилось, что да… Что-то смыслю, — не знал стоит ли говорить, что у меня есть свой, не вполне законно полученный самолёт. — Но у нас в Кустовом пока с этим туговато.
— А мне нравится, — удовлетворённо кивнул Баранов.
— Челябинск? Кустовой?
— Нет, — отмахнулся он. — Я про Вас. Вы с государем общались, я столько людей видел, чтобы после аудиенции задирали нос до средних слоёв атмосферы, разговаривали сквозь зубы и презрительно. И эта печать затмевающего всего величия, которую на них поставила встреча… Я-то ладно, по своей линии отработал и живу дальше, а они своё раздувшееся до космических масштабов эго будут нести по жизни годы и годы. А вы ничего, крепкий, хотя и молодой.
— Я, господин полковник… Не то, чтобы своё место знаю, так говорить было бы не верно, я как раз-таки своё место в жизни ищу. Но, собственно, в ходе встречи… А можно я предположу, что Вы полковник по линии именно министерства обороны, ведь подтверждения или опровержения я не слышал.
— Ну, чего уж там. Да, министерство, а что?
— Так вот, я думаю, что Ваше министерство занималось моей скромной персоной не просто так.
— Поясните, Аркадий.
— Предположу, что было заседание правительства, где обсуждали мою маленькую страну. И мнения там разделились. И Ваш руководитель, Орлов, занял нейтральную позицию. Как нейтральную сторону,
— Вы не так далеки от истины. Скажем, отличие только в том, что явочного заседания не было, была подковёрная возня.
— И вот, — продолжил я, — мне и показалось, что есть вероятность, что по результатам переговоров меня отвезут в Ваше ведомство, где я, как министр иностранных дел, среди прочего подпишу бумагу, под гарантии личной безопасности, и это ещё в лучшем случае, объявлю войну против империи и Ваше ведомство, в качестве ответа на официальный повод проведёт военную операцию, чем закроет мой юридический эксперимент по внедрению конституционной монархии самым кардинальным способом.
— Не могу подтвердить или опровергнуть Ваше предположение, — уклончиво ответил полковник, не дрогнув ни одной мышцей.
— Принимаю такой ответ с пониманием. Но я-то попал в ситуацию, когда один человек решает мою судьбу.
— Не самый простой человек, — поправил меня Баранов.
— Да, несомненно.
— И что же Вы сделали?
— Ну, я поступил так, как должен поступать матёрый юрист.
— А именно? Не говорите деталей, это Ваше с Петром Алексеевичем дело, но… в целом, как Вы поступили?
— В целом… Знаете, юрист берёт и убеждает судью.
— Судья, как мне кажется, от слова судьба? — предположил Баранов.
— Полагаю, что так.
— Вам довелось спорить с государем?
— О нет, обошлось. Тут концепция тоньше. Чем отличается спорщик-любитель от профессионального?
— Расскажите.
— Любители спорят друг с другом и пытаются убедить друг друга. Профессионалы так не делают. Им плевать на мнение оппонента, они не пытаются убедить друг друга.
— А как же поиски истины?
— Это для философов или алкоголиков. Юрист пытается убедить только судью и получить нужное решение. Он не убеждает оппонента. Зачастую он даже сам может не верить в защищаемую собой точку зрения.
— Иронично. Получается, что судебный спор — это спор, где обе стороны не только не верят друг другу, но и осознают ложность своих точек зрения?
— И тем не менее пытаются победить. Вот что делают профессионалы!
— И Вы убедили государя?
— Убедил, что внедрение конституционной монархии в каганате, так сказать, в отдельно взятой степной монархии может быть полезно сразу в нескольких аспектах и способно давать отдачу, начиная уже с первых дней и на многие годы. И это, заметьте, без привлечения Вашего ведомства.
— У нас нет самоцели, — машина стала поворачивать, так что он наклонился ко мне и говорил отчётливо слышным шёпотом, — участвовать в каждой такой ситуации. Будем рады, если обойдётся без нас. Искренне рады. Поэтому рад, что познакомился и помог в Вашей этой авантюре.
— Это прогресс, осторожный такой, локальный, но прогресс.
— Если государь с этим согласился, значит и я спорить не буду. А что за бумагу Вы сжимаете?
— Это как раз по каганату, — прижал к груди прошение, рефлекторно опасаясь, что «мою прелесть» отнимут.