Адвокат
Шрифт:
— Понятно, — многозначительно протянул Гоша, думая о чем-то своем. — Так завтра следачка во сколько будет?
К десяти, — Чернов зачем-то посмотрел на часы.
— Ну, вот и мы к тому времени завалимся. Юморист несообразительнее станет, подергается, прогреется… И расколется как сука, никуда не денется… «Развалим» мы Михаил Ивановича до самой жопы, у меня предчувствие такое есть…
Субботин довольно подмигнул Челищеву, который задумчиво покивал головой в ответ. Гошино удовлетворение Сергею не передалось. Не верилось ему, что Касатонов, этот «бройлерный кабан», имел какое-то отношение к убийству его родителей. Уж больно спокойно он
«Ничего, ночь „попарится“ Михаил Иванович, поумнеет, а утром мы все спокойно выясним», — успокоил себя мысленно Сергей. Он и представить себе не мог, что никакого покоя завтрашний день не принесет, и вместо ответов на старые вопросы он получит новые…
Те, кому довелось провести хотя бы одну ночь в ИВС Смольнинского РУВД, могут засвидетельствовать, что заведение это сильно отличается от санатория. Причем в худшую сторону. Удобств минимум, атмосфера вонючая, потому что от «постояльцев» редко пахнет французским парфюмом…
Из помещения дежурной части доносились какие-то голоса, смех и монотонное бормотание переносного телевизора, который работал в дежурке, несмотря на все запреты и инструкции. Миша Касатонов, в недавнем прошлом спортсмен, подающий надежды, а ныне — обычный рядовой бандит, никак не мог уснуть, ворочаясь на жестких нарах. Мишу терзали два извечных русских вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?» Мише было страшно и муторно, и, он, как заведенный, шептал в темноту: «Во бляди, в блудняк втравили», — и скрипел зубами от тоски, потому как понимал, что в блудняк себя втравил он сам…
Прошлым вечером на хату, где, кроме Касатонова, ночевали еще три быка, ввалился совершенно пьяный Костя-Молоток с какой-то малолеткой. Молоток был бандитом постарше и всякий раз не забывал это подчеркнуть перед салагами типа Касатонова, недавно пришедшими в организацию, у которых еще не было ни заслуг, ни денег, ни даже закрепившейся клички… Молоток вроде как бы «курировал» молодых рекрутов, хотя воспитателем он был плохим и, говоря молодым быкам о строжайшей дисциплине и полном запрете пьянства в организации, сам неоднократно нажирался как скот в съемной хате молодых, за что неоднократно вздувался своими начальниками.
В этот вечер Костя был вовсе не в себе, и Касатонову показалось, что он не только пьян, но и ширнутый. И девка — совсем молоденькая — была такая же «двинутая». Косте было вовсе невесело, его лихорадило, он быстро начал что-то говорить про злую судьбу, запричитал, затем позвал Мишиного соседа по комнате и предложил «расписать» малолетку на двоих. Малолетка не сопротивлялась и, похоже, не очень понимала, где она и что с ней делают… Касатонов помялся перед приоткрытой дверью в комнату, где вовсю уже шло «порево». Мише нужно было передать Молотку, что его уже который день искал Винт — бригадир и самый большой начальник в организации, кого знал Касатонов, но, похоже, Костя, все равно бы ничего сейчас не воспринял. А потому Касатонов на кухне позвонил по оставленному Винтом телефону и вытащил из Костиной куртки, валявшейся на полу в прихожей, ключи от «восьмерки», которая хоть и считалась общей, но на самом деле была практически постоянно узурпировна Молотком. Мише очень давно хотелось оторваться на «восьмерке» с Веркой, недавней подружкой, работавшей в «подотчетном» ночном ларьке…
Прихватив оставленный Молотком в свой прошлый визит (такой же пьяный и истеричный, как и нынешний) красный двухкассетный «Филипс», Миша задержался у двери в комнату,
— Костя, я, это, машину возьму ненадолго… Моя очередь вроде, да и вам без нее сейчас кайфово, — негромко, скорее для самого себя, чем для братанов, проговорил Касатонов. Посчитав доносящиеся из комнаты стоны и урчание, перемежающиеся матом, сигналами согласия, Касатонов тихонько прикрыл за собой дверь и застучал кроссовками вниз по лестнице… Вспоминая все это на жестких нарах ИВС, Касатонов скрипел зубами от тоски.
Потом он вспомнил, как Винт рассказал, что братву в беде, и особенно в тюрьме, не бросают, и стал рисовать в уме разные приятные картинки «отмазки», побега и прочей романтической ерунды. С этими картинками в голове Миша и задремал. И не слышал, как в ИВС ввели нового «постояльца», который после того, как за ним закрылась дверь, помедлил немного, привыкая к темноте, а потом направился прямо к Мишкиным нарам. Новенький был мужик лет тридцати — худощавый, с плавными движениями и хищными тенями на рубленом лице.
— Эй, подъем! — негромко сказал худощавый, тряся Касатонова за плечо.
— А… что? А? — Миша никак не мог оторваться от сна и испуганно таращился на незнакомца. — Чево?
— Слушай сюда! Ты — Касатонов Михаил Иванович?
— Да, а че?
— Ты наследил, парень! Напачкал! Убрать за собой надо. Подтереть. Без дергатни, спокойно! Винта знаешь? Сделаешь как надо — вытащим…
— Чево-чево сделаешь? — все еще не понимал Касатонов, но в голосе его уже слышалась безнадежная тоска. — Я же не делал ничего!
— А кто ключи от «восьмерки» взял? Сами в руку прыгнули? Слышь, Винт сказал — взять на себя… Вытащим потом, баксами получишь. Девочкам целочки ломать будешь…
— Это же не я, это Костя…
— Костя твой — баран, уже рыбок кормит, — зло оборвал худощавый. — Ты слушай, что делать надо, да запоминай крепче! Второй раз за ради такого красавца никому сто двадцать вторую цеплять на себя неохота! Слушай сюда…
И худощавый начал шептать что-то в самое ухо Касатонова, которому казалось, что он просто видит какой-то кошмарный сон и нужно лишь чуть-чуть напрячься, чтобы не проснуться…
Но худощавый все шептал и шептал Мише в ухо, сидевшему молча, хоть и хотелось ему кричать в голос.
— А если не получится? — спросил Касатонов, заранее зная ответ.
— А не получится — ответишь! Так что лучше — чтобы получилось, корешок… Для тебя лучше…
На следующий день Валера Чернов принял «покаянку» у Касатонова. Миша «раскололся» с раннего утра, и ликующий Валера только успевал записывать: «Я, Касатонов Михаил Иванович, добровольно сообщаю органам милиции следующее, о чем прошу учесть при назначении мне наказания: … августа 1992 года я решил совершить квартирную кражу по адресу…, так как мне было известно от знакомого по имени Исмаил, что в квартире много антикварных изделий. Когда я путем подбора ключей открыл дверь квартиры и вошел в нее, на меня неожиданно кинулся хозяин. Обороняясь, я три раза ударил его ножом, который у меня был с собой, в область туловища. Удары я наносил сверху вниз. Как убивал хозяйку — помню плохо, потому что очень испугался. Убегая, схватил магнитофон „Филипс“, потому что в тот момент не имел средств к существованию. Магнитофон я хотел продать. Орудие преступления (нож) в тот же день я выкинул в Неву… Могу показать, как все происходило, непосредственно на месте преступления…»