Аэлита (Закат Марса)
Шрифт:
За оплотом стен великого города, с вершины уступчатой, обложенной золотом, пирамиды Магацитлы продолжали улетать сквозь океан падающей воды, из дыма и пепла в звездное пространство. Три под-ряд толчка раскололи землю Атлантиды. Город Золотых Ворот погрузился в кипящие волны.
Гусев наблюдает город
Иха совсем одурела. Чего бы ни просил ее Гусев, – тотчас исполняла, глядела на него матоватыми глазами. И смешно, и жалко. Гусев обращался с ней строго, но справедливо. Когда Ихошка совсем изнемогала от переполнения
Ихошка сказки не понимала, глядела в лицо потемневшими глазами.
Гвоздем засел у Гусева план – удрать в город. Здесь было, как в мышеловке: ни оборониться, в случае чего, ни убежать. Опасность же грозила им серьезная, – в этом Гусев не сомневался. Разговоры с Лосем ни к чему не вели. Лось только морщился, – весь свет ему закрыло подолом тускубовой дочки.
«Суетливый вы человек, Алексей Иванович. Ну, нас убьют, – не нам с вами бояться смерти, а то, – сидели бы в Петербурге – чего безопаснее?»
Гусев велел Ихошке унести ключи от ангара, где стояли крылатые лодки. Он забрался туда с фонарем и всю ночь провозился над небольшой, двукрылой, видимо, быстролетной лодочкой. Механизм ее был прост. Крошечный моторчик, – уместить его можно было в кармане, – питался крупинками белого металла, распадающегося с чудовищной силой в присутствии электрической искры. Электрическую энергию аппарат получил во время полета из воздуха, – так как марс был окутан магнитным полем, его посылали станции на полюсах. Об этом рассказывала еще Аэлита.
Гусев подтащил лодку к самым воротам ангара. Ключ вернул Ихе. В случае надобности замок нетрудно было сорвать рукой.
Затем, он решил взять под контроль город Соацеру. Иха научила его соединять туманное зеркало. Этот говорящий экран, в доме Тускуба, можно было соединять односторонне, то есть самому оставаться невидимым и неслышимым.
Гусев обследовал весь город: площади, торговые улицы, фабрики, рабочие поселки. Странная жизнь раскрывалась и проходила перед ним в туманной стене:
Кирпичные, низкие залы фабрик, неживой свет сквозь пыльные окна. Унылые, с пустыми, запавшими глазами, морщинистые лица рабочих. Вечно, вечно крутящиеся шкивы, станки, сутулые фигуры, точные движения работы: – все это старое, вековое, муравьиное.
Появлялись прямые и чистые улицы рабочих кварталов; те же унылые фигуры брели по ним, опустив головы. Тысячелетней скукой веяло от этих кирпичных, подметенных, один как один, коридоров. Здесь уже ни на что не надеялись.
Появлялись центральные площади: – уступчатые дома, ползучая, пестрая зелень, отсвечивающие солнцем стекла, нарядные женщины, посреди улицы – столики, узкие вазы, полные цветов. Двигающаяся водоворотами нарядная толпа, столики, хрусталь, пестрые халаты мужчин, треплющиеся от ветра скатерти, женские платья, – отражались в паркетной, зеленоватой мостовой. Низко проносились золотые лодки, скользили тени от их крыльев, смеялись запрокинутые лица, сверкали капли воды на зелени, на цветах.
В городе шла двойная жизнь. Гусев все это принял во внимание. Как человек с большим опытом – почувствовал
Ихошка все ему подробно объясняла. На одно только не соглашалась, – соединить экран с Домом Совета. В ужасе трясла рыжими волосами, складывала руки:
– Не просите меня, сын неба, лучше убейте меня, дорогой сын неба.
Однажды, день на четырнадцатый, утром, Гусев, как обычно, сел в кресло, положил на колени цифровую доску, дернул за шнур.
В зеркальной стене появилась странная картина: на центральной площади – озабоченные, шепчущиеся кучки марсиан. Исчезли столики с мостовой, цветы, пестрые зонтики. Появился отряд солдат, – шел треугольником, как страшные куклы, с каменными лицами. Далее – на торговой улице, – бегущая толпа, свалка, и какой-то марсианин, вылетевший из драки винтом на мышиных крыльях. В парке те же встревоженные кучки шептунов. На одной из крупнейших фабрик гудящие толпы рабочих, возбужденные, мрачные, свирепые лица.
В городе, видимо, произошло какое-то событие чрезвычайной важности. Гусев тряс Ихошку за плечи: – «В чем дело?». Она молчала, глядела матовыми, влюбленными глазами.
Тускуб
Неуловимая тревога облаком лихорадки легла на город. Бормотали, мигали зеркальные телефоны. На улицах, на площадях, в парках шептались кучки марсиан. Ждали событий, поглядывали на небо. Говорили, что где-то горят склады сушеного кактуса. В полдень в городе открыли водопроводные краны и вода иссякла в них, но не надолго… Многие слышали на юго-западе отдаленный взрыв. В домах заклеивали стекла бумажками – крест на крест.
Тревога шла из центра по городу, из дома Совета Инженеров. Говорили о пошатнувшейся власти Тускуба, предстоящих переменах. Тревожное возбуждение прорезывалось, как искрой, слухами:
«Ночью погаснет свет».
«Остановят полярные станции».
«Исчезнет магнитное поле».
«В подвалах Дома Советов арестованы какие-то личности».
На окраинах города, на фабриках, в рабочих поселках, в общественных магазинах – слухи эти воспринимались по иному. О причине их возникновения здесь, видимо, знали больше. С тревожным злорадством говорили, что, будто бы, гигантский цирк, номер одиннадцатый, взорван подземными рабочими, что агенты правительства ищут повсюду склады оружия, что Тускуб стягивает войска в Соацеру.
К полудню, почти повсюду, прекратилась работа. Собирались большие толпы, ожидали событий, поглядывали на неизвестно откуда появившихся многозначительных, молодых марсиан, с заложенными в карманы руками.
В середине дня над городом пролетели правительственные лодки, и дождь белых афишек посыпался с неба на улицы. Правительство предостерегало население от злостных слухов: – их распускали анархисты, враги народа. Говорилось, что власть никогда еще не была так сильна, преисполнена решимости.