Аэропорт. КДП
Шрифт:
А вот казакам не повезло. Жданку взрывной волной чуть не оторвало голову вместе со шлемом, сломало шею, чудом жив остался, а уряднику большой осколок попал в стык бедренных пластин, прошёл в щель, сломал кость и порвал бедренную артерию. Как хорошо, что в обеих пехотных ротах были настоящие медики, не такие, как Аким. Старый урядник мог у него кровью изойти, а у этих ребят он жив остался. Один из них тут же распорол бедро скальпелем, ковыряясь в разрезе, заливаясь кровью, всё-таки нашёл разрыв и смог завязать его. Саблин зауважал мужиков. Они знали, что делали, всё умели, всё могли. Он молча смотрел на их работу
Злился взводный, что ослушался его приказа днём. Мстил таким образом.
Всего за ночную атаку было девять раненых, всем удалось сохранить жизнь и эвакуировать. За всю ночь ни одни из защитников траншей не погиб.
А к утру всё стихло, ни одного выстрела, ни одного разрыва. На песке пред траншеями полтора десятка трупов и тишина. И казаки, и солдаты не понимали, отчего так тихо. Нужно было не сидеть в окопах, а развивать наступление, расширять дыру в обороне противника. Нужны были удары во фланг, с востока на запад, и удары вглубь, на юг, чтобы продолжить обход противника и выход в его операционный тыл. Но ничего этого не происходило. Стрекотала саранча, ветерок стал приносить пух, чем выше вставало солнце, тем его становилось больше. Где-то тонко пищал степной чибис. На войну всё это вовсе не походило.
Солдатам привезли завтрак. По оврагу повара пришли, не поленились.
– Взводный, а наш завтрак где? – Интересовался первый номер пулемёта Сашка Каштенков.
– Да, уже сутки воюем. Хоть бы кто подумал о нас, – поддержали его гранатомётчики.
– Мы далеко от роты оторвались. – Не очень уверенно говорил Михеенко.
Он сам уже запрашивал старшину и просил привезти еду. И вправду, за две ночи и день казаки ели только то, что взяли с собой.
– Далеко оторвались? – Зло переспрашивал его Каштенков. – Пехота тоже далеко отрывалась, но им еду привезли.
– Они городские, им положено, – хотел отшутиться взводный.
Но не вышло.
– Ты, товарищ прапорщик, сообщи в роту, что мы уже злимся, – заметил ему снайпер Чагылысов, он спокойно покуривал и никак не походил на злого человека. – Пусть подсотенный поварам вставит, чего они лентяйничают. Тридцать часов в бою, поесть можно.
Конечно, пехотинцы с ними поделились, и казаки уже садились с солдатами есть, но обида, всё-таки, во взводе была. Пехотинцам еду привезли, а им нет.
А после раннего завтрака на позиции появился их сотник и подсотенный. Первым делом, как только принял рапорт от взводного, Короткович пошёл к ним, к Саблину и Карачевскому.
И то ли Михеенко ещё не подал рапорт о невыполнении приказа, то ли сотник отмахнулся от этого рапорта, но Короткович с ними чуть не обниматься начал.
– Молодцы, казаки, молодцы. Не убавить, не прибавить, молодцы. Вы, значит, вдвоём траншею зачистили?
– Так китайцы… – Саблин хотел сказать «все разбежались почти».
Но Володя его опередил:
– Мы. На гранатах пошли. Сначала они тут уперлись, вроде как, думали с нами перекидываться, ну а когда
– Молодцы, о вас уже и наш полковник спрашивал, и командующий операцией. Товарищ Колышев!
– Я! – Отзывается подсотенный.
– Представление к крестам обоим. И всему взводу тоже представление к наградам.
– Есть, – сказал Колышев.
Он пожал Саблину и Карачевскому руки вслед за сотником и сказал:
– Вы, штурмовые, конечно, много о себе думаете и позволяете себе много, но уж… Если берётесь… То можете. Этого у вас, казаки, не отнять. Кресты заслужили.
От этого строгого человека большей похвалы услышать было просто невозможно.
Когда офицеры ушли, прапорщик погрозил им кулаком и сказал:
– Не очень-то вы о себе думайте, штурмовые, особенно ты, Саблин. Не думай, что разговор наш закончен. Я тебе твоё неповиновение ещё припомню.
Когда он ушёл, Володька уселся на дно траншеи и закурил, Аким стоял рядом, смотрел на поле, где лежали мёртвые китайцы.
– Неужели мне дадут крест?
– Ну, ты что, не слышал сотника? Представление к награде уже почти готово. – Отвечал ему Аким.
– Не верится даже.
Саблин ничего ему больше не сказал, он прилагал усилие, чтобы не закрывать глаза. Очень ему спать хотелось.
Но поспать ему не удалось.
Сотник сказал взводному, что бы собирал взвод и выдвигался в расположение полка, разведка сообщила о том, что противник переносит склады. Это значило только одно, китайцы решили, что эта линия обороны потеряна, и они планируют отступать.
Командование в свою очередь решило навязать ему арьергардные бои, но в этом Второй Пластунский Казачий полк принимать участие уже не будет, это дело линейных казачьих частей.
И взвод, собрав свои тяжёлые вещи, по песку и оврагу двинулся в расположение полка.
Пуля снайпера не только разбила дробовик, но рикошетом ещё и повредила ему шлем. Сначала он голову ломал, отчего по правой стороне монитора затемнение пошло. Пошёл в оружейку, и там старый оружейник Иваныч ему сказал, продиагностировав шлем:
– Трещина от стыка до правого микрофона, под подкладкой её не видно, но проводка порвана. Это не отремонтировать. Только менять.
Новый шлем – дело не шуточное. К ботинкам и то приноровиться нужно, а тут и «глаза», и «уши», и «дыхалка» – всё требует подгонки.
Кому-то монитор пониже нужно, кому-то повыше, каждому нужно звук выставить, микрофоны настроить, с вентиляцией разобраться. И так со всеми системами. Да ещё оказалось, что новых шлемов с размерами Саблина на складе нет. Пришлось брать «БУ» и собирать куски для него из других шлемов. Пришёл ещё один техник, и они втроём полдня занимались сборкой и подгонкой шлема.
Когда он вышел из оружейки да пока искал свою столовую, его взвод уже пообедал. Повара с кухней уехали вперёд, за полком. Он пошёл на первую попавшуюся кухню, сел есть в столовке у пехотинцев. То был Тридцатый пехотный полк. Нормальные мужики оказались, сидевшие с ним за столом солдаты, немолодые, матёрые, из тех, что не первый год на войне, они всё спрашивали, не его ли рота прошла плато и зацепилась за скалы. Он сказал, что его. Дальше говорить не стал. Мог, конечно, расписать, как брал траншеи, да неудобно было хвастаться.