Аэропорт
Шрифт:
Бегущие были уже в десяти метрах, остановились, пригнулись. Услышали Степана?
— Восемь, — негромко крикнул один из них. Это был пароль. У киборгов уже трое суток паролей дня не было. Все были вместе. Значит, и правда орки.
— Четыре, — ответил Алексей. Паузу держать больше было нельзя. Тишина говорит больше слов. Вдруг угадаешь с ответом. Да и дополнительная доля секунды на реакцию.
Алексей не дал им этой доли. Он так и не узнал, угадал он пароль или нет. Он выстрелил два раза от корпуса. Одиночными. В головы. Оба упали. Один молчал, другой стонал. Алексей, не говоря
— Разведчики, — прошептал Степан. — Ты где так стрелять научился, дядя Леша?
— В тире.
— Ну-ну, — хмыкнул Степан. — Ты вообще журналист или кто?
— I am a bad guy, Styopa, — ответил Алексей по-английски. — A very bad guy [199] .
— То-то я смотрю, — прошептал Степан. Английского он не знал совсем.
Они еле добрались до следующего привала, сгоревшего БМП. Опять два раза кольнуло и отпустило.
Степан лежал на броне, смотрел на звезды. Алексей сидел на бетоне, прислонившись спиной к ледяному траку машины.
199
— Я плохой парень, Степа. Очень плохой.
— Зачем ты спасаешь меня, дядя Леша? — начал Степан.
— Кто-то же должен рассказать, как все было.
— Ты и расскажешь.
— Я говорить не умею. Только снимать.
— И стрелять еще, и кровь останавливать, и раненых выносить.
— Степа, помолчи. Тебе не нужно напрягаться сейчас.
— Хорошо, последний вопрос. Только поклянись, что не соврешь.
— Клянусь.
— Ты ж понимаешь, что мне конец. Скажи мне правду.
— Не понимаю, но скажу.
— Ты спал с Никой?
— Нет. Я уже говорил тебе.
Степан снова потерял сознание.
Оставалось еще метров сто. Алексею казалось, что он уже различает в темноте очертания метеостанции. «Теперь главное, чтобы свои не подстрелили», — подумал он.
Снайпер Шакал замерзал в своем логове. Он выложил его двумя «отжатыми» тулупами, и все равно холод был собачий. Приложился еще раз к прицелу с тепловизором и увидел идущий живой крест.
«Так-так-так, работаем, Сережа, — сказал он сам себе, потер руки, подул на них. Охотничий азарт возвращался к нему. Прицелился. Поднял голову. — Слишком просто. Слишком тупо. Не спортивно, Сережа. Дай ему шанс, как оленю. Выстрели ему в броник. Если не пробьет, пусть идет себе, герой. На этом расстоянии — пятьдесят на пятьдесят».
Выстрел. Пуля снайперской винтовки Драгунова диаметром 7,62 мм прошла между двумя пластинами бронежилета на боку, пробила насквозь оба легких и застряла в краю передней пластины на выходе. Живой крест упал. До метеостанции оставалось пятьдесят с лишним метров.
«Ну вот, теперь сотый, и по-настоящему», — сказал сам себе снайпер Сергей, поцеловал холодный прицел, стал собираться, и тут небо над метеостанцией высветилось зеленой ракетой. Это Степан, придя в сознание от удара о бетон, выстрелил
Ника сидела у кровати Алексея в военном госпитале в Днепропетровске. Степан в соседней палате еще не отошел от операционного наркоза. У Алексея кровопотеря была меньше. Его должны были оперировать через несколько минут. Ника похудела, осунулась за эти восемь часов, что ехала в машине из Киева. Ей позвонил комбриг и сказал, что Степана и известного американского журналиста везут из Песок в госпиталь. В тяжелом состоянии. Но надежда есть, как ему сказал врач.
Алексей пришел в себя, улыбнулся Нике, потом протянул ей руку и разжал ладонь. Там лежала флешка. Ника взяла ее, положила в сумочку.
— Не отдавай в газету, — тихо-тихо, будто выдохнул, прошептал Алексей, — покажи людям.
— Ты сам покажешь, — ответила Ника и больше уже не могла сдерживать слез.
В палату заглянула строгая медсестра.
— Прощайтесь. Сейчас повезем в операционную, - сказала она и снова закрыла дверь.
Ника наклонилась над Алексеем, поцеловала его в запекшиеся губы и сказала:
— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше всего на свете. Мальчик мой седой. Мальчик мой...
Вошли врачи и медсестры. Алексея стали увозить. Он был в сознании. Ника держала его за руку до последнего. Перед тем как она отняла руку, Алексей улыбнулся ей, как тогда, в самый первый раз, ночью в кафе «Мафия» на Европейской площади в Киеве, а потом еще и подмигнул. Ника перешла в палату к мужу. Тот был без сознания. Ника беззвучно рыдала, уткнувшись лицом в матрас в ногах его кровати, стараясь не касаться раненых ног.
Через полчаса в палату заглянул профессор-хирург, попросил ее выйти в коридор.
— Простите, но я должен вам сообщить... — ровным голосом сказал он, выдавая свое волнение только тем, что теребил в руках очки. — Мы даже не успели начать операцию. Ваш знакомый умер. Обширный инфаркт. Мы боролись. Сделали все, что могли. Но... Похоже, что он совсем недавно перенес инфаркт на ногах.
Ника рыдала в голос, сидя в палате мужа. Степан пришел в себя. Увидел рыдающую жену и тихо прошептал:
— Нiкочко, не плач, я живий [200] .
В двух километрах от терминала утром следующего дня из катакомб оперативного штаба украинской армии в серый свет холодного дня вышел генерал с охраной. По форме и вооружению он ничем не отличался от своей охраны. Посмотришь издали — обыкновенный солдат с автоматом на груди.
Начальник же охраны, ростом выше всех, наоборот, был одет в сверкающий белый маскировочный костюм и черную разгрузку поверх него. Отвлекающий маневр. Чем не мишень? Статный, выделяющийся на фоне остальных офицер тенью следовал за генералом. В составе группы были также фотограф и журналист, оба тоже военные.
200
— Никачка, не плачь, я живой.