Афера
Шрифт:
Из телефонной будки у вьетнамского магазинчика, торгующего лапшой, я звоню Андре Сустевичу на мобильный. Мне отвечает не сам Профессор. Голос я узнаю.
— Привет, Дима, — здороваюсь я. — Как поживаешь?
— Да, — отвечает он. — Хорошо.
— Должен тебя огорчить. Боюсь, не смогу с тобой выпить кислоты. Как-нибудь в другой раз. Профессор там рядом?
— Подожди.
Я слышу русскую речь. Затем к телефону подходит сам Профессор.
— Мистер Ларго? Где вы?
— А я хотел спросить то же самое у вас. Я заезжал
— Это ненадолго. Надо кое с чем разобраться, — отвечает Сустевич.
На заднем плане снова слышится русская речь, затем до меня доносятся обычные для шоссе звуки: гудок проносящейся мимо фуры, визг шин. У Профессора даже голос изменился. Он говорит быстро, не успевая отдышаться, словно он и правда ударился в бега. Весь его внешний лоск, к которому я привык, остался, видимо, в доме в Пасифик-Хайтс вместе с мебелью. Натравите на кого-нибудь одновременно русских бандитов и агентов ФБР, и вы увидите, что останется от его привычной невозмутимости.
— Ясно. Послушайте, Андре, у меня для вас хорошие новости. Я же должен вам деньги? Так я готов их вернуть. Они лежат в камере хранения на вокзале «Амтрак». У вас есть ручка?
В ответ я слышу суетливое шуршание. Представляю, как он сейчас роется в бардачке, откидывая в сторону старую упаковку советской жевательной резинки — может, она называется «Дружба народов»? — в поисках ручки.
— Да, записываю.
— Вокзал на Кэхилл-стрит. Ячейка 1440. Код: 911.
— Понятно.
— Там лежат драгоценные камни на пятнадцать миллионов долларов. Я должен вам на три миллиона меньше, но это в счет покрытия комиссионных затрат. Сдачи мне не надо. Лучше купите что-нибудь Диме. Шарф из пашмины или шапочку.
— Очень щедро с вашей стороны.
— Тогда мы в расчете? Когда заберете камушки, мы разбегаемся?
— Да, — отвечает Сустевич.
— И вы больше никогда меня не потревожите? Ни меня, ни моего сына?
— Даю вам слово.
— Никаких скальпов в мусорных баках, — продолжаю я. — Никаких странных убийств.
— Договорились.
— Передавай привет своим ребятам. Особый привет Диме.
— Позвольте сказать вам, мистер Ларго: с вами было приятно иметь дело.
— Знаете, Профессор, позвольте уж мне сказать: pa shyol na hui.
— Очень мило, мистер Ларго, — отвечает Сустевич. — И вас туда же.
47
Я звоню по номеру, оставленному мне агентом Дэвисом. Он берет трубку после первого же гудка.
— Вокзал «Амтрак» на Кэхилл-стрит, — говорю я. — Знаете, где это?
— Да.
— Ячейка 1440. В ней лежит дипломат с бриллиантами. Общая стоимость — пятнадцать миллионов долларов. Сустевич сейчас приедет за ним. Либо сам Сустевич, либо тот, кто приведет вас к нему.
— Вокзал «Амтрак», ячейка 1440, — повторяет Дэвис для тех, кто находится с ним рядом.
— Человек, который откроет ячейку, работает на Сустевича, — объясняю я. — Он вам и нужен. На этом все? Вы от меня отстаете?
— Приведи нас к Сустевичу, — отвечает Дэвис, — и тогда мы тебя отпустим.
48
Почему
Почему я на вокзале, прячусь в телефонной будке, притворяясь, будто разговариваю с другом, хотя на самом деле лениво поглядываю на агентов ФБР, безуспешно пытающихся вести себя непринужденно, слиться с толпой, затерявшись среди путешественников с рюкзаками, бродяг, деловых людей и японских туристов?
Быть может, я здесь по той же самой причине, которая побудила Элиху Катца сесть на переднее сиденье в то утро, когда я довел аферу до конца. Я здесь потому, что самое интересное — это концовка, и потому, что хочу увидеть ее лицо.
Так кто я? Предатель или жертва предательства?
Позвонив Андре Сустевичу и рассказав ему про бриллианты в камере хранения, я вызвал целую цепочку событий, которые не могли привести только к такому финалу.
Сустевич не дурак. В нем силен инстинкт самосохранения, который помог ему выжить в его суровом мире.
Он не придет сюда лично. Пошлет «Вильнюса» — человека, которому доверяет. А тому, кто тебе принадлежит, всегда можно доверять.
Он пошлет Джессику Смит.
Пожалуй, удивляться мне нечему. Я действительно знаю ее восемнадцать лет и любил все эти годы, но познакомились мы не в церкви и даже не в донорском центре при «Красном кресте». Она была шлюхой, которую я вызвал по объявлению в газете одним дождливым лос-анджелесским вечером, а потом познакомил с миром афер. Сколько денег мы украли вместе? Сколько жизней поломали? Скольких мужчин оставили несчастными у разбитого корыта?
Так стоит ли удивляться, что женщина, которую я люблю, оказывается предательницей? Она аферистка. Чего еще я мог от нее ждать?
Пожалуй, я все знал изначально. А как иначе я провернул бы аферу? Для этого требовался предатель. Об этом и говорят на воскресных службах: без Иуды спасение невозможно. Чтобы спастись, надо сначала пережить предательство.
Как все это закончится для нее? Пока загадка. Через несколько минут она появится на кишащем агентами ФБР вокзале, подойдет к камере хранения и наберет трехзначный код. Как только дверца откроется, вокзал придет в движение: тот бизнесмен с подозрительным наушником, женщина в просторном пальто, читающий газету азиат. Возможно, еще кто-то, кого я не распознал. Все они накинутся на Джесс и арестуют.
Ее отведут в мрачное помещение, а потом еще лет десять она не будет видеть ничего, кроме мрачных помещений. ФБР будет давить на нее, угрожать, изводить, пока она не выдаст их главную цель — Сустевича. Неважно, выдаст ли Джессика Сустевича, в тюрьму ее все равно упрячут, потому что ФБР так работает: когда на расследование преступления потрачено шесть миллионов долларов, должны быть результаты. Они должны кого-то арестовать и засадить за решетку на долгие годы. А уж кто именно попадется — неважно. Важно, чтобы божество справедливости получило свою жертву, а общество получило урок: преступление почти всегда наказуемо.