Аферистка. Дело Тимошенко
Шрифт:
«Отряд» встает, и мне, наконец, может быть, покажут дом, в котором находится та самая камера. Тяжелые ворота открылись и закрылись — они будут закрыты до тех пор, пока не закроют следующие. Этот ритуал мне знаком по Германии, а также по США, где я однажды в 1980-х годах посетил городскую тюрьму неподалеку от Миннеаполиса. Я не врал и не лукавил, когда меня в конце визита спросили, существенно ли отличается эта тюрьма от аналогичных учреждений в других странах. Тюрьмы одинаковы во всем мире, это не санатории, — сказал я.
Головы в огромных фуражках удовлетворенно кивнули, соглашаясь.
Газета «Frankfurter Allgemeine Zeitung»
Камера Тимошенко с отдельным туалетом, слева — холодильник и кровать второй заключенной
Мы идем по просторному двору, после чего проходим через одни металлические ворота в другие. Пахнет действительно довольно резко. Неприятный запах похож на тот, что возникает, когда на наших фермах опустошают контейнеры сепараторов очистки жира из ресторанов. Офицеры на всякий случай спрашивают меня, что это такое.
Слева — кровать Тимошенко в СИЗО. С начала ноября 2011 года она страдает от грыжи межпозвоночных дисков, «приковавшей ее к постели», которую, по мнению семьи, «специально не лечили, чтоб боли обессилили обвиняемую» — так было опубликовано в газете «FAZ» 23 декабря 2011 года
Как только мы сворачиваем за угол, мой нос успокаивается. Стены и зубцы с виду нового здания с решетками на окнах, обмотанными колючей проволокой, осветило солнце. Я интересуюсь, убегали ли когда-либо отсюда заключенные. Конечно, говорит босс. Вопрос о том, как именно, — остается без ответа. Наконец мы — в тюремном дворе, говорит он извиняющимся тоном. За исключением человека в униформе, стоящего на входе с широко расставленными ногами, нас никто не может видеть, разве что кто-то услышит. Но я понимаю: вряд ли он скажет больше, и, уж, конечно же, не мне, иностранцу.
Одним из самых известных беглецов из Лукьяново является Осип Пятницкий. Он находился здесь в 1902 году и через 5 месяцев бежал вместе с Максимом Литвиновым и другими революционерами за рубеж, а позже, в 1918–1919 годах, Пятницкий пребывал с Карлом Радеком в Берлине. Но всё же, когда Литвинов был уже советским министром иностранных дел, а затем послом в США, член Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала Пятницкий не выжил в чистке: ему было выдвинуто обвинение в том, что он возглавляет фашистскую шпионскую группировку, и в 1938 году он был расстрелян.
И чем синее становилось безобидное небо, тем сильнее был цвет металлических ворот, через которые туда и обратно ездили «черные воронки» с заключенными. Через эти ворота однажды точно так же въехала одна дама из политики — со светлой косой в форме венка, из здания суда на Крещатике, где она прошлой осенью проиграла свой процесс. На этот суд я хочу обратить свое внимание.
Солнце раскалило
Слева появляется здание из белого кирпича, это «дом Тимошенко», — слышу я.
Мы входим в здание с правой стороны. Ступеньки, хотя и недавно покрашенные, заметно стоптаны. Меня приводят к последней двери на первом этаже. Две пальмы стоят одиноко в широком коридоре. Я уверен, что они не были специально принесены для моего визита, на них слишком мало листьев: света, падающего через окно в коридор, для растений явно не достаточно.
Дверь камеры изнутри
На последней двери справа светло-серыми буквами по-русски написано «Камера 260».
Вид туалета в камере
Один из нашей группы вставляет ключ в отверстие. «Почему Во всех тюрьмах, которые я посетил, все ключи имеют две бородки, и только боги знают, почему они так гремят вместе со многими другими на большом кольце», — думаю я.
В камере два стула, на которых лежат разноцветные одеяла, в центре под окном, перед батареями, — две прикроватные тумбочки, на одной из которых стоит маленький телевизор. Выше на пустой полке расправлены усы антенны. Кроме этого есть стол и еще два стула. На столешнице — какие-то рукописные заметки. Когда я захотел их сфотографировать, мне было сказано «нет». Заметки сделаны нынешними заключенными камеры, поэтому меня не касаются.
Что ж, если начальник прав, то он прав.
Рядом с кроватью — душ с умывальником и туалетом, холодильник — рядом с дверью камеры, еще шкаф и сервант, на котором стоит чайник и несколько тарелок. Мебель, стены камеры, даже сиденья для унитаза — невинно белого цвета. Туалет отремонтирован гораздо позднее, чем все остальное, плитка оформлена с элементами модной охры, и двери сделаны из цельного дерева, прямо как в моем гостиничном номере.
Я прошу моего спутника, чтобы он закрыл дверь камеры снаружи, потому что внутри у нее нет ручки, только кожаная обивка и отверстие, через которое подается еда. Как я слышал, каждый день для заключенной под стражу Юлии Тимошенко еда доставлялась из ресторана неподалеку.
Когда дверь закрылась, и я остался один в камере, я присел на левую койку, ту самую, которой пользовалась самая знаменитая заключенная за последние сто лет в Лукьяново. Матрас не слишком мягкий и не слишком жесткий — госпожа Тимошенко жаловалась на проблемы со спиной, так что ее врач попросил для нее матрас средней жесткости.
После того как я сфотографировал запертую изнутри дверь камеры, я попросил себя освободить. На мой вопрос: в таких ли хороших условиях сидят другие заключенные, — начальник ответил с усмешкой: конечно же.