Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Шрифт:
Я брел по набережной, нахлобучив шляпу на лоб, подняв воротник, хотя от него, тяжелого от влаги, уже не было никакой пользы. Казалось, все в прошлом. Но вот из этого прошлого, словно заблудшее эхо, появляется Валери. Как будто одна, как будто с личной бедой, как будто с искренней просьбой. И прошлое, о котором я стал уже потихоньку забывать, накатило на меня как ледяная волна, разбившаяся о бетонный пирс. Нет, не все в прошлом.
Я сошел по лестнице на спасательную станцию. Окошко в медкабинете светилось тускло и печально, за белыми шторками двигались тени. На двери
Высококвалифицированный врач с усердием мял спину тучному мужчине, который растекся по топчану. Он был красным, словно только что вышел из парной, и безостановочно кряхтел.
— Дверь закрывай! — крикнул мне Борис.
Я сел на табурет и несколько минут ждал, пока тучный мужчина не закончит предаваться лечебному и прочему массажу.
— Как водичка? — спросил он меня, повязывая на шею вафельное полотенце. — Или ты не купался?
Я признался, что сегодня решил довольствоваться только дождем. Мужчина громко рассмеялся, натянул на лысину резиновую шапочку и как был — в одних плавках — вышел на улицу.
— Что ты с ним сделал? — спросил я у Бориса и многозначительно почесал голову.
— Из военного санатория, — махнул рукой Борис. — Пусть плавает. Он каждый год в это время приезжает… А что это с твоим фейсом?
— Есть хочу.
— Понятно. У меня в холодильнике тоже продукты шаром ломятся. Могу предложить долбарезнуть спиртяшки… Вас ист лос? Мы пьем только коньячок? — Борис вздохнул и почесал грудь. — А я вот пью спиртяшку, потому что мне его поставляют бесплатно… Послушай, а ты не можешь мне объяснить, зачем на спасательной станции спирт?
— Он легче воды, поэтому всплывает на поверхность, — ответил я.
— А я, дурак, голову ломаю! — всплеснул руками Борис.
— Как она тебя нашла?
— Очень просто. Зашла сюда, в кабинет. Я в это время одну дамочку месил. Естественно, мы узнали друг друга и едва не кинулись во взаимные объятия… Послушай, Кирюша, я что-то не то сделал? Не надо было давать ей ключи?
— Ты сделал все правильно. — Я сел на топчан и снял шляпу.
— Тогда чего ты маешься, чего душу терзаешь? Любит она тебя, любит!
— С чего ты взял?
Борис снисходительно посмотрел на меня, поднял бутылку со спиртом до уровня глаз и тоненькой струйкой наполнил мензурку.
— С чего я взял! — передразнил он меня. — И ты спрашиваешь об этом старого и многоопытного кота? У нее же на фейсе все написано. Причем крупными русскими буквами… Поверь мне, дружище, эта дамочка втюрилась в тебя без памяти… Ну, с богом!
Он перелил содержимое мензурки в широко раскрытый рот, сделал страшное лицо, не закрывая рта, кинулся к холодильнику, но там и в самом деле продукты шаром ломились, и тогда Борис занюхал кулаком.
— Есть другая сторона медали, — продолжал он, но уже осипшим голосом. — Это если ты к ней индифферентен,
— Ты совсем ее не знаешь, а так уверенно говоришь о ее чувствах, — сказал я.
— Опыт не купишь. И не пропьешь, — умозаключил Борис и, прищурившись, перенес взгляд на бутылку.
— А если она все-таки лукавит?
— Не исключено. Как, впрочем, и то, что эту бутыль я сегодня высушу. — Он повернулся ко мне: — Ну и что с того, что лукавит? Женщина, которая не лукавит, не способна на самопожертвование во имя любви. Лукавство для любящей вумэн — все равно что военная хитрость для боевого генерала. Усек?
— Усек, — ответил я, замечая, что немного повеселел, как часто бывало после общения с Борисом.
— Ну, раз усек, то топай к своей симпатяге и доводи ваши отношения до степени вопиющей гармонии.
В это время из холодной и ревущей темноты вернулся щедротелый мужчина, раскрасневшийся еще больше, и в кабинете сразу стало тесно.
— Вот это водичка! — восклицал он. — Это я понимаю! Рекомендую, — он покачал передо мной пальцем. — Ну что, шеф, продолжим? — И придавил своим телом топчан, отчего тот жалобно заскрипел.
— Борис, я, возможно, скоро улечу в Таджикистан. По довольно важному делу, — сказал я.
Высококвалифицированный врач уже пыхтел над клиентом и, не оборачиваясь, кивнул:
— Добро. Лети.
— На всякий случай я запишу имя и фамилию девушки. — Я склонился над столом. — И город. Душанбе… Хорошо? Я должен вернуться недели через две.
— Давай, давай!
— Это так, на всякий случай. Мало ли что.
— Йес! О’кей! Вери гуд! В холодильник положи.
— Что положить?
— Да записку свою.
Я открыл дверь и вышел в ночь. Дождь не прекращался, а ветер бил в лицо такими сильными порывами, что мне пришлось одной рукой держать шляпу. Ну вот, Кирюша, сказал я сам себе, ты снова ввязываешься в историю. В этом нет никакого сомнения. Но почему, кто может мне ответить, почему я иду на это не только сознательно, но даже с удовольствием, а не вполне серьезные слова Бориса о ее чувствах я принял как единственную и окончательную истину? Я снова обманываю сам себя, но этот обман мне дороже правды. Кто-то сказал, что любовь есть разновидность легкого помешательства. Это сказал очень умный человек.
Подходя к дому, я машинально поднял голову и увидел на своем балконе маленькую, съежившуюся от холода и ветра фигурку. Валери ничего не сказала мне, зашла в комнату и беззвучно прикрыла за собой дверь.
Когда я отворил входную дверь, она снова лежала на диване, накрывшись одеялом, словно я только что видел на балконе другого человека.
Глава 3
Я спал на кухне, продавив старую раскладушку почти до самого пола, и назвать это полноценным отдыхом, конечно, было трудно. Поэтому, когда Валери растормошила меня за плечо, я едва смог приоткрыть глаза и долго врубался, что она от меня хочет.