Афганистан идет за нами вслед

Колотило Александр

Уже никто и не помнил, что Алексей появился в этом необычном экипаже полчаса назад. Он за такое короткое время стал для них своим.

— Спасибо тебе, — Степанов легко стукнул по плечу разведчика, уступившего место у иллюминатора. — Мне было очень надо. Спасибо…

Лейтенанту просто молча пожал руку. Тот что-то хотел сказать, но Алексей уже направился в лагерь.

Все так же нестерпимо ярко светило солнце. Бетонные плиты аэродрома высохли, посветлели, и лишь стыки между ними еще были темными от сырости. Дойдя до конца взлетки, Степанов свернул к палаткам автороты, разведчиков, тылов. Возбуждение быстро улеглось. На смену ему пришли безысходность и тоска. Не хотелось

ни во что вeрить. Нельзя было представить: Алешки Медведя, русоволосого красавца, больше нет и никогда не будет. Степанов, любуясь его стройной, высокой и ладной фигурой, всегда думал, что друг проживет лет до ста. А то и больше. Не помнил он, чтобы Медведь когда-нибудь болел простудой. 0 таких говорят: «Кровь с молоком». Задорный, душа-парень, Медведь был везде своим.

«Был»… — поймал себя на слове Алексей. — Говорю уже сам в прошедшем времени, а ведь совсем не верю. А может, все-таки на убит… Вдруг что-то напутали…»

Бросив автомат на матрас и расстегнув куртку, Алексей пошел к соседней палатке политотдела в тайной надежде еще раз уточнить — а вдруг…

Он вошел в тот самый момент, когда заместитель начальника политотдела торопливо и деловито разливал из фляжки по солдатским эмалированным кружкам водку.

— Помянем Лёшу, — быстро взглянув на Степанова и тут жe одним махом выпив спиртное, проговорил майор.

Гусев, Орловский и Кожанов, державшие в руках кружки, последовали его примеру.

На Алексея никто не обратил внимания. Хотя видно было, что все смущены и торопятся. Точь-в-точь, как мальчишки, застигнутые за совершением не-благовидного поступка кем-то из взрослых, стараются быстрее все спрятать, за-кончить, сделать вид, будто ничего не случилось. Так а они…

Степанов мрачно уставился на стол с лежащей на нем опустевшей фляжкой. Его по-прежнему старались не замечать. Повернувшись, вышел из палатки и остановился около сгрудившихся и смотревших вдаль «комендачей».

В городе по-прежнему стреляли. Взлетали один за другим вертолеты. Десантники на виду у всего лагеря высаживались на горе, где находился телецентр. Когда возникла угроза его захвата, командир дивизии принял это решение. Телецентр в ясную погоду был хорошо виден невооруженным глазом. Крошечные фигурки десантников сыпанулись из зависших над горой вертолетов и тут жe исчезли.

— Залегли, — прокомментировал кто-то из солдат, наблюдавших рядом за высадкой. — Ну, теперь держись…

— Алешка, — окликнул сзади прапорщик Кожанов.

— Ну? — повернулся к нему Степанов.

— ТЫ сегодня ночью едешь в боевое охранение?

— А что?

— Давай вместе. Подскочим ночью к кишлаку, врежем пару очередей. Афганцы ответят. Ну, мы тогда им и покажем… А в штабе скажем, нас афганцы первые обстреляли… Идет?

— Слушай, однако ж… Олег… — Степанов старался казаться спокойным, хотя в груди у него все кипело. — Мне мои офицерские погоны еще не жмут. Может, там и есть бандиты. Да наверняка их в кишлаке немало. А сколько ни в чем не виновных людей? И так по всем им, без разбора? А потом ты знаешь, кто убил Алешку Медведя? Знаешь? Сегодня убили Медведя, а завтра кого? Тебя? Меня? Батурина? Ведь за тех, кого мы по ошибке уложим, думаешь, мстить не будут?

— А-а! Что с тобой говорить! — махнул рукой Koжанов. — Или ты очень сильно идейный, или просто дурак.

Олег такие слова мог позволить себе — они со Степановым были ровесниками и находились в добрых отношениях. А в Афганистане все становится куда более проще.

«Недоросль, Нафаня», — в шутку называл иногда Алексей Кожанова. Тот не обижался. Ему было все нипочем. На голову выше Степанова, рано начавший лысеть, Олег в

то же время оставался мальчишкой и забиякой. Любил побалагурить, в шутку позадираться — ему все сходило с рук. Но в эти минуты Степанов не мог простить Кожанову и всем тем, кто был с ним вместе в палатке, тризны, невольным свидетелем которой он стал. Офицер еще не представлял Медведя убитым. А эти уже выпили за его упокой. Быстро же они…

В палатке никого не было. Мартынов и Седов уехали с Медведем и Ласкиным. Вернутся уже без Алешки. В том, что они живы, Степанов не сомневался — сведения точные: погибли только Медведь и еще один десантник. Не из штаба. Что ж, приедут, расскажут…

Терентьев, Батурин и остальные солдаты тоже где-то пропали. Степанову никого не хотелось видеть в эти минуты и в то же время он подсознательно желал, чтобы кто-нибудь пришел. Было невыносимо одиноко.

Прилег и задумался. Затем, вспомнив об автомате, ощупью нашел его и не глядя сунул под матрас в изголовье. Так он делал и ночью. Это был своего рода тактический ход. Всегда оружие враг ищет у спящего под головой. Подобное не раз видел в фильмах. Ну и пусть ищет и найдет. Но пистолет, он-то под боком, у бедра. Его можно нащупать самым незаметным движением руки, а там — дело техники. В ближнем бою пистолет незаменим.

Откуда такие предосторожности? Палатка, где жил Степанов с товарищами, стояла на самом краю штаба. И хоть метрах в двухстах начиналось расположение артиллеристов, это еще ничего не значило. «На войне как на войне» — старая известная латинская поговорка для военного человека говорила о многом. Притом ходили слухи, что афганцы когда-то за одну ночь вырезали ни одну тысячу англичан. Конечно, у десантников надежное охранение. Но душманы у себя дома. А на родине все помогает. И своя пусть даже в конец раскисшая от дождей земля, и своя пусть даже самая темная и ненастная ночь…

В углу палатки стоял приемник, снятый с походной машины. На какую-нибудь радиостанцию в Союзе настроиться было непросто, а вот на различные «голоса» — пожалуйста. Подсоединив провод к клемме аккумулятора, Алексей покрутил эбонитовую ручку. Плеснулась азиатская музыка, кто-то заунывно тянул непонятные слова непонятной песни. Затем зачастил захлебывающийся от восторга голос диктора. Тоже не поймешь, на каком языке. И вдруг отчетливая русская речь. Говорила женщина:

«Над аэродромом в Кабуле постоянно барражируют советские военно-транспортные самолеты. Одни прибывают с новым пополнением, другие увозят солдатские гробы. Повстанцы сегодня захватили хлебозавод в афганской столице, телецентр. Бои идут по всему городу. Советские войска несут огромные потери. Восстание охватило многие провинции. Советскому правительству все труднее и труднее объяснять матерям убитых в Афганистане солдат, что их сыновья «погибли при исполнении служебных обязанностей». Эта сухая казенная фраза уже не удовлетворяет родных и близких…»

«Собаки, сволочи», — скрипнув зубами, Алексей сорвал с клеммы аккумулятора провод. Приемник смолк. «Какие самолеты, какое новое пополнение, какие гробы? Убит Медведь и еще один солдат — сам видел у оперативного дежурного сводку…

Вертолеты уже не взлетали. Аэродром затих. Стрельба в Кабуле тоже стала реже.

Завтра прилетит самолет со свежими газетами. Степанов в «Правде» прочитает маленькую официальную заметку, где будет заявлено, что ни одно советское подразделение не принимает участия в боевых действиях. Взбешенный, Алексей изорвет в мелкие куски газету и будет ругаться самой последней площадной бранью — в этот день он увидит Медведя в неструганном тесном гробу с полузакрытыми глазами. Закрыть их так никто и не решится…