Шрифт:
Служба в армии всегда и везде была нелёгкой, а Советском Союзе в особенности. Можно было попасть служить по распределению и в тундру, и в тайгу, и куда-нибудь в бескрайнюю степь, где до ближайшего деревца километров сто, до ближайшего клуба километров двести, а до ближайшего телевизора километров пятьсот, а то и более. Но утешала каждого молодого офицера мысль, что «меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют».
В 1979 году эта истина рухнула. 25 декабря колонны советских войск двинулись через реку Аму-Дарья на юг, в Афганистан. Зачем? Это знало лишь высшее командование. Большинство же солдат и офицеров до поры до времени думали, что идут выручать президента Амина. Тогда же на аэродром в Кабуле, один за другим стали приземляться
Стрелять начали солдаты и офицеры, но это была отнюдь не их затея. Надо сказать, что и на генералах, да и на маршалах, также лежит лишь часть вины за развязывание этой ненужной ни народам Советского Союза, ни афганскому народу войны. Военные были против, но решения в СССР принимали не военные, а политики. Когда Политбюро ЦК КПСС, вопреки мнению военных, такое решение приняло, военные подчинились.
Большинство оборонявшихся так и не поняли, кто на них напал. Войска входили в Афганистан по просьбе генерального секретаря ЦК НДПА (Народно-демократической партии Афганистана) Хафизуллы Амина, который совсем не подозревал, что советские правители решили его свергнуть. 27 декабря он устроил в своём дворце приём, куда были приглашены наиболее высокопоставленные афганские чиновники и советские дипломаты. После приёма Амину стало плохо. Афганским поварам Амин не доверял и пищу готовил советский повар, который по приказу своего начальства подсыпал в еду Амина наркотик.
Неизвестно, собирались ли Амина попросту отравить, или только нейтрализовать, а затем вывезти из страны, но этот план рухнул. Из Кабульского госпиталя срочно вызвали работавших там советских врачей, даже не подозревавших о каких-то планах своего руководства в отношении Амина, и эти врачи добросовестно выполнили свой врачебный долг — Амина сумели откачать. Медики всё ещё суетились с ним, когда начался штурм здания. Лежавший под капельницей Амин, подскочив и взяв у кого-то из своих автомат, как был в нижнем белье бросился куда-то по коридору, даже не успев вынуть из руки иглу от капельницы. Это был кровавый диктатор, по его приказу в Афганистане были замучены десятки тысяч людей, но трусом он не был. Через несколько минут его не стало. Из семерых детей Амина в живых остались только две дочери. Одну спасла сумевшая бежать из дворца жена Амина, а другая раненой попала в советский госпиталь и её смогли выходить.
При ночном штурме трудно разобраться кто перед тобой. От случайной очереди погиб тогда и один из советских врачей. Да и одетые в обычную форму советские солдаты и офицеры, в неразберихе успели пострелять, пока не разобрались, в тех своих, кто был одет в афганскую форму.
На следующий день Афганистан узнал, что новым генеральным секретарём ЦК НДПА избран Бабрак Кармаль. Насколько широкой поддержкой в народе пользовался тогда этот человек, можно судить по словам песенки, сочинённой в 1980 году подполковником Виктором
Конечно же советская пресса ничего подобного не печатала — слова эти звучали в солдатских и офицерских палатках. Советская же пресса и телевидение поначалу об этой войне вообще старались не упоминать — престарелые советские политики искренне полагали, что всё закончиться за три месяца. Но война шла. Дело было не в том, что афганцы любили Амина, — большинство афганцев его ненавидело. Однако и наши войска были там чужими. Чужим для афганцев был и навязываемый им режим Бабрака Кармаля. Войну развязали Брежнев, Андропов, Черненко, Устинов, Суслов, а пули летели в простых солдат и офицеров.
Конечно же, эти потери и близко нельзя сравнивать с потерями в Великой Отечественной войне, но потери были. Первых убитых везли обратно как придётся, заворачивая в простыни. Затем пришлось наладить производство цинковых гробов. Самолёты садились на аэродром Тузель, под Ташкентом, только ночью и деревянные ящики с гробами крытыми грузовиками везли в морг при окружном госпитале. Периодически этот «груз», опять же военно-транспортными самолётами, развозили по домам. Где-то плакали матери. Газеты же поначалу просто молчали, а затем начали понемногу писать. Но что?
«Первый год шла война. Не потупив глаза, журналисты в кавычках писали про “бой”. Не краснела бумага. Краснели бинты, когда пули бойцу говорили: “Постой!”»*В 1980 году в окружных газетах начали появляться статьи на афганскую тематику. Только слова «бой», «противник», «потери», «раненые», «убитые» обязательно помещали в кавычки. Большей дури нарочно не придумаешь, тем не менее, так продолжалось где-то около года, и лишь потом кавычки исчезли, хотя и позднее о том, что в Афганистане кто-то воюет, советская пресса упоминала крайне редко.
Всё делалось для того, чтобы люди не знали правды. Но в Афганистане офицеры, вопреки воле начальства, обрели гораздо больше «свободы слова», чем в любом другом месте — дальше послать их было уже некуда. Да и любой страх перед любым начальством пропадёт, если полежишь с желтухой в палатках инфекционного отделении кабульского госпиталя, рассчитанного на 35 человек, когда в разгар эпидемии, осенью 80-го, там скопилось более пятисот.
«Привозная вода. Весь в грязи туалет. Днем жара, ночью холод, перловка в обед. Нас со мною в палатке шестнадцать парней, только койки четыре — на досках верней. Только доски не всем — трое так, на земле. Глина тоже постель, если кинешь шинель, Ничего, что буржуйка дымит все сильней Ты её погаси, к другу боком прижмись, Вот и стало теплей…»*Можно было и на месте побольше госпиталь развернуть и больше самолётов задействовать для вывоза больных и раненых, однако для этого надо было докладывать в Москву. А Москва таких докладов не любила. Кое кто из большого начальства предпочитал повременить с эвакуацией больных, чтобы не портить показатели отчетности. В высоких кабинетах игрались большие игры, где ставкой были должности, звания, власть. Пешками же в этой игре, причём пешками, которыми запросто жертвовали, были простые солдаты и офицеры.