Афганские былинки. Война и мир
Шрифт:
– А виноград как по-узбекски?
– Узум.
– А ворота?
– Ишик.
– Ну, тогда смотри в тот ишик за узумом… Пошли гады, пошли!
И они, действительно, пошли. На двенадцатые сутки «зелёнка» ожила» и накрыла взвод шквальным огнём. Потом поднялась и снова откатилась, чтобы накрыть, но без особого толка. Могучие дувалы спасали взвод и оставшийся боезапас. Стреляли скупо, одиночными и по-собачьи урчали:
– У-у-у, гангрены… Вот вам с перчиком, вот с чесночком!.
– Базарчик,
– Калампур.
– Ну, тогда посыпь им вон ту рощицу.
И он сыпал и мечтательно вздыхал:
– Ай, какой палов будет, какой достархан! – и перечислял, – И катлама, и чак-чак, и курут…
– Ну, тогда за катламу… Геныч, вруби!
– Лёха, Леха, справа смотри!.. Давай за чак-чак.
И Базарбаев печально качал головой:
– Нет, тут хашар надо.
– Чего?
– Хашар, когда вместе.
– Ну, тогда хашаром. Все вместе по счёту три… Три!
– А лейтенант покрикивал:
– Не залёживаться, не залёживаться! Всем перебегать!
И все старались перебежать поближе к Базарчику, который раскрывал над «зелёнкой» волшебный, сказочный достархан.
– А ещё у тебя в саду что растёт?
– Анор – гранаты.
– Лёха, Лёха, справа держи!.. А ещё что?
– Айва растёт, олма растёт, хурма растёт…
И прикололись. «Зелёнку» теперь не просто отбивали, а накрывали достархан, отбивались не гранатами, а анором, и изо всех сил берегли свой последний чак-чак – пулемёт.
«Зелёнка» пошла на островок, чтобы стянуть с горы батальон, вернуть его на исходный рубеж, но, когда батальон вернулся, свободным, огромным островом стала уже вся зелень. Подоспевшая бронеколонна выручила третий взвод, густой цепью раскинув десантуру и наполнив прежний островок шумом и суетой.
Весь день третий взвод спал. Потом проснулся, схватился за сухпай и вспомнил:
– Базарчик, а как же плов?
– Будет, будет вам палов, – убеждённо ответил он, но с места не сдвинулся.
И тут Линьков догадался категорически уточнить:
– Когда?
– Когда дома будем, у меня соберёмся. Какой палов будет, какой достархан! – ответил он и запел, – И анор, и чак-чак, и анжир, и хурма, и катлама…
И улыбнулся так, что застывший в изумлении взвод помолчал, помолчал, подумал и рассмеялся. Почти истерически рассмеялся со всхлипами и до слёз.
– Вот паразит, на пустом месте развёл! – стонал Чак-чак-пулемётчик.
– И, главное, ни слова ведь не соврал! – восхищался Самсон и вдруг, поглядев в печальные, усталые глаза, сказал: – Базарчик, а ты пожелтел.
И все поняли, отчего он такой печальный. Давно болел, с самого начала, но никому не сказал. И Самсонов задумчиво покачал головой:
– Восток – дело тонкое… Сиди, Базарчик, сиди.
И осторожно отобрал у него автомат.
Три дня Базарбаев лежал на
– Вы все мои гости! И ты, Лёха-джан, и ты, Самсон-ака, и ты, Гена Чак-чак… Такой палов будет, такой достархан…
И взвод, не сговариваясь, подхватил и запел:
– И анор, и анжир, и катлама, и чак-чак!..
Ложка
Однажды случилось – тяжёлый выдался день. Бегали много и всё как-то без толку. Высотку в «зелёнке» взяли, потом ушли, потом снова взяли и снова ушли. Да ещё вчистую расстреляли все заначки, и ещё ящик пришлось открывать и расстрелять два новых цинка. Расстреляли, полежали за дувалом и решили утешиться супом. Потому что, нет худа без добра, а добро вот оно, лежит за тем же дувалом.
Ящик разбили и осторожно развели костерок. Патронный цинк на костре прокалили, чтобы краска слезла и прочая дрянь. Потом вычистили песочком, залили из арыка водой и стали варить, – с песочком и рисовой кашей. А может, и гороховой, это уж у кого что в банках случилось. И тут выяснилось – ложек нет. Если уж пойдёт наперекосяк, то так всё и перекосит. Обычно в лифчиках держали, в кармашках с магазинами. Теряли их понемножку, но оставалось их на взвод целых пять. А тут хватились и нету. Вытряхнули, когда магазины набивали. И, главное, все, и, что обидно, у Самсонова щётка зубная уцелела, у Лобанова карандаш, а больше не уцелело ничего, даже сигарет.
Ну, размешать, положим, и палкой можно, а банками суп хлебать обидно. БМП потеряли, с высотки сбили, да тут ещё и ложек нет. И больше всех сокрушался Косаченко. Ложка у него была дембельская, мельхиоровая, с искуснейшей гравировкой: «ищи, сука, мясу!». И, может быть, немного его нашла, но ведь работала же, искала. А теперь нет, хоть снова на высотку возвращайся и там ищи. Так он и сделал.
– Всё, ищи, сука, ложку! – приказал себе и пошёл.
– Брось, – отговаривали его, – завтра мы их тебе вагон найдём.
– Да из дерева нарежем, распишем под хохлому!
– Если не найду, сам здесь всё распишу и нарежу! – пообещал он. – Я её с самого дома вожу.
И прямо как есть попёрся в «зелёнку», – в лифчике на голом теле и с каской на заднице. И тут все его поняли – из дому, а думали просто дурак.
– Может, она у него из маминого сервиза! – догадался Старков, – Его там одного самого найдут.
И тоже пошёл. А за ним Самсонов. Рассудил хозяйственно:
– Нельзя их вдвоём туда отпускать.