Афганский Караван
Шрифт:
Разобраться в мыслях и речах афганца, стоя на западной точке зрения, по существу, невозможно. Невинные в ушах западного человека высказывания могут быть восприняты афганцами как опасные, и, что бы ты потом ни говорил, ты не разубедишь их в первоначальной интерпретации твоих слов.
В области международных отношений это проявлялось уже не раз. Сходным образом, западные люди сплошь и рядом неверно истолковывают слова и поступки афганцев; мне приходилось это видеть довольно часто. Поэтому, в общем и целом, политических заявлений делать не стоит: либо те, либо другие сочтут, что ты руководствуешься
Отчасти чтобы избежать дальнейших разговоров такого рода, я отправился в северные горы посетить крепости наших родичей. Повсюду мы видели танцы с саблями, выслушивали древние истории, инспектировали военные отряды, участвовали в грандиозных пиршествах.
Мой помощник Халимджан организовал дело так, что из многих, кто явился предложить свои услуги, вскоре создалась настоящая свита с пажами, посланцами, глашатаями, музыкантами… Когда я стал возражать, они сказали мне:
– Наши лица почернели бы от горя, если бы достопочтенный старейшина нашего рода путешествовал здесь как бродячий дервиш.
Это навело меня на мысль. Долгополое одеяние и меховую шапку я заменил на простую белую одежду и тюрбан, вследствие чего люди, продолжая оказывать мне знаки глубокого почтения, поняли, что у меня действительно нет притязаний на мирскую власть.
Однако афганские способы передачи того, что у человека на уме, продолжали действовать. Рассказчик историй посреди длинного повествования вдруг пускался в длинное описание какого-то вымышленного лица; и не случайно. Один из них, например, сказал приблизительно следующее:
– Много лет назад жил человек. Его род восходил к курайшитам; он был хашимитским эмиром. Благодаря его знатности и достижениям, когда он вернулся на родину из чужих стран, люди стали стекаться под его знамя. У него были сторонники среди пуштунов и таджиков, среди хазарейцев и нуристанцев, среди западных персов-шиитов и жителей Бадахшана и Вакхана.
Тут он внимательно посмотрел на меня, и мне пришлось сказать:
– Да, понимаю. Но продолжай же.
В Афганистане не принято приступать к обсуждению чего-либо без предисловий. Обычно они представляют собой довольно длинный рассказ о том, что привело к нынешнему положению вещей. Эта часть процедуры имеет место независимо от того, знает или нет другая сторона сообщаемые факты.
Так что мне приходилось выслушивать путаные экскурсы в афганскую историю, описания наших нравов и обычаев и даже предсказания будущих событий.
Прибыв в Кабул, я прежде всего должен был отдать дань почтения монарху, поблагодарить его за милости и напомнить ему о тех случаях, когда мне довелось послужить его великому отцу на международной арене. Только после этого я отправился в Пагман, город моих предков.
Молва бежала впереди меня, и все в Пагмане хотели знать, что же мы обсуждали с его величеством. Но ничего особенно важного между нами сказано не было, поэтому я отделывался общими фразами и для поддержания беседы рассказывал о своей встрече с королем Англии.
Племенные вожди из Кох-и-Даман [предгорий], иные из которых владели обширными землями, или рудниками, или крупными скотоводческими предприятиями, были озабочены разобщенностью этнических групп страны. Туркестан, к примеру, еще недавно находился под властью вице-короля;
Нет, отвечал я: безбожный коммунизм не привлекает мусульман.
Герат, говорили мне, персидский город, многие тамошние жители – шииты, как и хазарейцы, родственные монголам и обитающие в горах в центре страны. Иран потратил миллионы золотом на разжигание среди этих людей сепаратизма. Возможно ли отпадение? Я отвечал, что, по-моему, нет.
А как насчет полосы земли на северо-востоке, граничащей с Китаем? Вакханский коридор может отойти китайцам, если Советы предложат его им в обмен на невмешательство в Афганистане. Мне ничего об этом не было известно.
Нуристан, сказал глава депутации из окрестностей Куна-ра, – одна из новых провинций Афганистана. Эти люди хорошо помнят, как их подчинил себе Абдуррахман-хан. Они всегда были врагами афганцев, это совершенно другой народ. Не присоединит ли их к себе Пакистан? Или даже Индия?
Я ответил, что считаю это маловероятным.
И напоследок седобородый вождь из южных приграничных земель заговорил о пуштунах. Нынешние кабульские властители – пуштуны из Кандагара и Пешавара. Второй из этих городов сейчас находится в Пакистане. К Пакистану отошла бoльшая часть племенных земель. Что если жители Ягистана 3 захотят присоединиться к Пакистану, соблазненные деньгами, преуспеянием и широкими возможностями?
3
Страна мятежников
– Что если луна сделана из сыра? – отозвался я.
– Наши суфийские вожди и наставники, – сказал мой собеседник, – всегда знают, что лучше для нас.
– Самое лучшее для нас, – сказал я, – это сильный, просвещенный и единый Афганистан, который мы все должны создавать и укреплять.
Эти слова вызвали общее одобрение – по крайней мере раздался общий одобрительный говор.
После поездки по стране, во время которой я посетил бoльшую часть упомянутых мест, я решил обосноваться не в Пагмане, а в Кабуле, хотя Пагман – место более приятное, с великолепным климатом, и там живут мои родичи.
Модернизация Кабула шла стремительно; вид города менялся чрезвычайно быстро. Среди интеллигенции мои книги о нашей стране, исторические и иные, были хорошо известны. Живя простой жизнью в симпатичном доме, я посвятил себя делам Афганистана, оставив все прочие заботы в стороне.
Если бы честолюбие и энергия, в которых среди афганцев никогда не было недостатка, получили достаточно возможностей для реализации, старые властные элиты постепенно сошли бы со сцены – в этом я был уверен. Пока же, имея сравнительно мало способов проявить себя, люди продолжали искать политической, военной или иной власти.