Афганский шторм
Шрифт:
– Но ведь Бабрак Кармаль тоже парчамист, а тем не менее занимает второй пост в партии.
– Да, но все равно Бабраку не доверяют товарищи Тараки и Амин, не доверял ему и товарищ Хайдар, наш лучший партиец. Мы все тоже считаем, что Кармаль был агентом Дауда.
– Вот как? – Разговор вклинивался в самые болевые точки отношений в партии, но Василий Петрович не стал прерывать Экбаля, хотя и чувствовал, что это напоминает перетряхивание чужого белья. Однако, не перетряхнув, можно остаться слепым котенком, не знающим, что творится и что может случиться у него под носом. Ради этого ли он сюда ехал? – У вас есть доказательства?
Экбаль немного посомневался, стоит ли развивать эту, тему дальше, но что-то, видимо, расположило его в генерале Заплатине, и он решился:
– Перед самой революцией Бабрак Кармаль завел разговор с товарищем Амином. «Если Дауд нападет на нас, сможем
– Спасибо за информацию, – на этот раз остановил разговор Заплатин.
Итак, картина ясна. Если руководство «Хальк» считает лидера «Парчам» предателем, ни о каком сотрудничестве двух фракций говорить не приходится. По крайней мере в обозримом будущем. «Извините, Борис Николаевич, но я приехал слишком поздно, чтобы выполнить вашу просьбу», – мысленно обратился он к Пономареву.
В дверь постучали, вошел офицер. Посмотрев на Экбаля и Заплатина, выбрал последнего и обратился к нему:
– Товарищ генерал, политработники танковой бригады…
– У вас есть начальник Главпура, докладывайте ему, – остановил его Заплатин.
Необходимое послесловие. В январе 1980 года, после прихода к власти Бабрака Кармаля, Экбаль будет обвинен в пособничестве американскому империализму. Основным подтверждением этому послужит то, что в НДПА его приняли по рекомендации Амина и долгие годы они работали вместе.
Десять лет тюрьмы, из них шесть – без каких-либо известий о семье. И только в конце 1990 года президент Афганистана Наджибулла распорядится выпустить из Пули Чархи 17 халькистов, работавших при Амине, примет их у себя.
Экбаль при первой же возможности (вызов сделает родственник, работавший в посольстве Афганистана в СССР) приедет в Москву. В ташкентском аэропорту, дожидаясь дозаправки самолета, увидит прилетевшую в Советский Союз следующим рейсом жену Амина. У них будет две минуты времени, и она сообщит, что младший сын ее учится в Ростове, дочери – в Киеве, едет к ним в гости.
Первому Экбаль позвонит Василию Петровичу Заплатину.
– Я знал, что мы встретимся, – обнимая бывшего подсоветного, скажет генерал. И, верный себе, поправится: – Я хотел верить, что встретимся.
В Москве в те предновогодние дни 1990 года было слякотно, но Экбаль, еще более похудевший, ссутулившийся, отрастивший усы, ставший менее живым и жизнерадостным, в том же самом пальтишке и свитере, в которых ходил и до ареста, посетит не только всех товарищей по службе и учебе в МГУ, но и обойдет все места, памятные по студенческой поре. А после этого засобирается обратно в Кабул.
Начало июня 1978 года. Москва – Кабул
Вслед за политработниками в Афганистан срочно вылетела еще одна группа – теперь уже советники для командиров полков и дивизий. Собирали ее спешно, и большей частью в нее попали офицеры, которые и не помышляли для себя этой службы. Просто к этой минуте их личные дела оказались под рукой у кадровиков – кого-то куда-то перемещали, выдвигали, назначали, а тут приказ: отобрать советников в одну из южных стран. Для кадровиков благодать: документы проверены, оформлены, и дел-то всего оставалось – заполнить одну графу «кем назначается». Так почему бы и не советником?
– Станислав Яковлевич, а что, если вместо должности инспектора Генерального штаба мы предложим вам место советника в Афганистане? – предложили, например, полковнику Катичеву.
Тот, сдавший должность начштаба Таманской дивизии, прикинул: инспектор двести дней в году в командировках, советник – два года. Но в первом случае – ездить, а во втором – сидеть. После же службы в Таманской, «придворной», дивизии, когда все комиссии и иностранные делегации – к ним, так хотелось спокойствия…
– Давай, соглашайся, – продолжали уговаривать знакомые в кадрах. – В странах, где произошли революции, минимум два года после этого спокойно: пока они там разберутся, кто за кого и кто кому чего должен. Как раз на твой срок. Ну?
Согласился.
Приблизительно так же отобрали и остальных. Переодели во все иноземное – почему-то советник, выезжающий за рубеж, обязан до последней нитки быть одетым в «маде ин не наше», прочли лекцию, и – здравствуй, Восток. Приехали добры молодцы не постигать твои тайны и мудрость твоего народа, а сразу советовать. Ох, сколько копий сломано, сколько возможностей упущено, сколько
Ни словом единым не попрекают самих советников: как правило, это были и есть трудяги, прекрасно знающие, как строить стрельбище, как водить в наступление полки и бригады, ремонтировать технику, но совершенно не наученные хотя бы оглядываться, хоть чуть-чуть прогнозировать события с учетом обстановки в мире, находить связь между законами Востока и воинскими уставами. Советник в конечном итоге – это такая же профессия, которой надо учиться, и роль Генштаба здесь, конечно, заключается не в том, чтобы подобрать людей и костюмы для них.
Только все мы умны, конечно, задним числом. Тем более что в Кабуле группу встретили хорошо и уже целых три дня – против одного московского – вновь читали лекции по Афганистану.
– Катичеву повезло, в Герат попал. С его ростом оттуда можно и Кушку увидеть, – пустил кто-то по кругу шутку, и каждый, прощаясь, просил Станислава Яковлевича поклониться родной земле.
Встречал полковника в Герате назначенный туда чуть ранее советником в пехотный полк майор Бесфамильный. С аэродрома провез своего начальника по городу, завел в несколько дуканов. Как ни давили экзотика и обилие товаров в них, но Катичев не позволил себе забыть, кто он и где находится. В одном магазине, почувствовав на себе взгляд, резко обернулся. Старик, сидевший на нарах за швейной машинкой, опустил голову, торопливо принялся прострачивать дубленку.
– В дуканах все есть, – попытался отвлечь полковника от неприятного ощущения Бесфамильный, тоже заметивший взгляд старика дуканщика. – А чего нет, закажи – завтра будет.
– Ладно, поехали в дивизию, – прервал экскурсию Катичев.
Садясь в «уазик», оглянулся из-за плеча на дукан. Вновь показалось, что из темной глубины магазинчика за ним следят глаза старика. Чтобы проверить себя, посмотрел на майора. Тот беззаботно грыз галеты, и Станислав Яковлевич немного успокоился: излишняя подозрительность тоже ни к чему.
– Где Кушка-то, в какой стороне? – вспомнил наказы сотоварищей.
– Строго на север, – выставил Бесфамильный ладонь прямо перед собой.
Нет, не видать было Катичеву родной земли даже с его ростом. Как, впрочем, не увидел он и местного врача, наблюдавшего за машиной из соседнего дукана.Глава 4 Беспокойство вызывает Тараки . – Когда воюют племена – плачет революция . – За кем пойдет Кадыр? – «Морское звено» постановляет…
Начало июня 1978 года. Москва. ЦК КПСС
Из Афганистана Николай Нестерович Симоненко, заведующий сектором ЦК КПСС по Среднему Востоку, вернулся удрученным. Командировка была краткой, всего несколько дней, но ему, занимавшемуся Афганистаном не один десяток лет, не составляло особого труда соединить в логическую цепь разрозненные вроде бы факты, по интонациям бесед понять общее настроение и в руководстве страны, и в республике в целом.
Самое страшное и неприятное – особое беспокойство вызывал сам Нур Мухаммед Тараки. Как ни прискорбно, но он предстал соловьем, который слышит только собственную песню. Что-то можно было, конечно, списать на эйфорию от победы революции, но Николай Нестерович слишком хорошо знал нынешнего председателя Революционного совета еще по прежним временам.
В декабре теперь уже далекого 1956 года ему поручили встретиться с Генеральным секретарем ЦК тогда только что созданной НДПА. Правда, высказали пожелание:
– Неофициально, и не в кабинетах на Старой площади.
Тогда они с Ульяновским и увидели первый раз Нур Мухаммеда Тараки. Афганец, как оказалось, прибыл в СССР, якобы направляясь на лечение в ФРГ. Транзит был через Москву, и Генеральный секретарь просто не пришел на регистрацию, чтобы не лететь дальше.
– Наша партия – достаточная сила, чтобы совершить революцию и установить режим народной демократии, – увлеченно, с гордостью доказывал Тараки на этих встречах.
В открытую, правда, ничего не просил – ни помощи, ни поддержки, а может, был просто уверен в этом и не считал нужным напоминать. Ему важнее было другое – утвердиться в глазах самой влиятельной компартии мира.
– Наша революция станет победоносной, – заключал он в конце каждой беседы.
А их было несколько – в ФРГ Тараки так и не выехал, дожидался обратного рейса в Кабул. За это время Николай Нестерович попытался выяснить уровень теоретической подготовки лидера НДПА, и здесь вновь его ждало разочарование. Из трудов Ленина Нур Мухаммед уяснил для себя, кажется, только одно – надо захватить власть и удержать ее первое время. Далее, уже по Тараки, все должно стабилизироваться само собой. Словом, ввяжемся в бой, а там посмотрим. Каша из Ленина, Наполеона и Тараки.