Афинская школа (сборник)

Чайковская Ирина Исааковна

– А Рая, Рая не звонила? Я отчетливо слышала глухой Софии голос на другом конце провода, в Кириной квартирке.

– Звонила твоя Рая. Оба в хорошем состоянии, повреждения легкие, больше недели держать не будут. Слышишь? Не будут держать больше недели, скоро твой Борька вернется. А ты сию минуту возвращайся, слышишь? Уж на что моя Ленка, но тут… Я уже изнемогаю! Последнее слово Софа произнесла по слогам. И Кира тут же начала прощаться. Джейн явно не хотелось уходить, но она тоже поднялась.

Пока Кира звонила, Рюрик перешел на американский сленг, Джейн

беспрерывно хохотала. Я слабо понимала, о чем идет речь: что-то о нескольких способах покорить сердце женщины и мужчины; в голове вертелось: нужно поговорить, нужно поговорить. Рюрик проводил дам до прихожей, снова поцеловал им ручки; обе, по-видимому, были им очарованы. В коридоре Джейн отозвала меня в сторону, быстро и эмоционально зашептала, что понимает, в каком мы здесь положении, что сочувствует и готова помочь. Кира ей рассказывала, что у моих родных были родственники в Америке, она могла бы отыскать их потомков, хоть это и трудно.

Я ее прервала.

– Спасибо, Джейн, не стоит хлопотать. С родственниками связь давно прервана, а от судьбы своей не уйдешь.

Джейн понимающе улыбнулась, глазами показала внутрь комнаты:

– Хи?

Я кивнула.

– О! Ю а хэппи! – и она выбежала к поджидающей ее на площадке Кире.

В то же время Кира жестами и мимикой пыталась мне показать, как нехорошо было с моей стороны прятать такого мужчину, но что она, Кира, все знала, обо всем догадывалась, ее не проведешь. Последнее, что я видела, закрывая дверь, – поднятый вверх Кирин палец.

– Ты хочешь, да?

– Хочу.

– Но… но я не умею…

– Я тебя научу.

– Но мне неловко, стыдно… я гордая очень.

– Я разведусь, мы поженимся.

– Я не о том. Ты считаешь, это обязательно?

– Я уже не мальчик, да и ты…

– Помнишь, мы говорили о Лермонтове, как он стремительно созрел. Так вот я – антиЛермонтов. Мне сейчас лет пятнадцать, не больше. Ты смеешься?

– Пора начинать. В пятнадцать уже можно. У меня есть предложение. Завтра суббота – поедем ко мне на дачу. Поездка тебе кое-что напомнит.

– Что ты имеешь в виду?

Помнишь Ивановку? Большая такая деревня, вокруг холмы и овраги… Я там купил дом. Года через три после нашего вояжа. Ну так как? Только нужно встать пораньше, к восьми быть на автобусной станции, иначе не достанем билетов. Согласна?

– Но… но у меня были планы… я хотела поехать к маме.

– Так поедешь в понедельник. Какая разница? Ты же свободна.

А два дня мы проведем вместе. Я хочу быть с тобой вместе, слышишь? У меня голова кружится, когда подумаю… Потеряно столько времени. Жизнь уходит. Уходит жизнь. Какая у тебя чистая упругая кожа.

– Не нужно, не трогай. Я подумаю. Я точно пока не знаю. В понедельник, говоришь. А действительно, почему нет? Мама только в среду уехала. Среда, четверг, пятница… Всего пять дней без меня. Всего-то пять дней. Знаешь, я, наверное, поеду с тобой. Только ты… ты не сразу… я должна привыкнуть, мне это так тяжело, так стыдно, ты не представляешь… Ты только ко

мне сейчас не прикасайся. Отойди. Вот так. Так Мариной, говоришь? А ты, стало быть, Самозванец. Не слишком привлекательно. Мы плохо кончим. Мы оба плохо кончим.

– Замолчи. Все будет чудесно. Я люблю тебя. Хватит жить чужую жизнь. Надоело участвовать в балагане. Больше я тебя не отпущу.

– Пусти. Я еще не привыкла. Пусти, слышишь? Значит, завтра в восемь. У какого метро?

У Щелковского. Не опаздывай. Давай я позвоню тебе в половине седьмого.

– Не нужно, я встану. Кстати, что ты скажешь Сусанне?

Не важно. Она уехала к матери. Так что… Ты не хочешь, чтобы я остался?

– Нет, уходи. Поздно уже. И я устала.

Так я пошел? Почему ты грустная? Я не хочу тебя оставлять такой. Улыбнись… или скажи что-нибудь…

– О, пожалуйста. А ю хэппи?

– Уе, оф кос… энд ю?

– Я? Послушай, почему ты не уходишь? Так и будешь стоять в дверях? Соседей разбудим. Иди. Я приду завтра, приду.

Суббота

Черное, бесформенное, громоздкое. Вот-вот перевернется от большой волны. А если и не от волны, все равно погибнет. По берегу скачет всадник, гнется к седлу, прицеливается из лука. От волны или от стрелы? От стрелы или от волны? А что это такое – черное, громоздкое, бесформенное? Где-то я про это слышала или читала… Еще такое странное название, не вспоминается. А, ну конечно, пироскаф. Это Пироскаф. Стихотворение Баратынского. Всю жизнь был разочарован. А перед смертью написал: «Завтра увижу я башни Ливурны, завтра увижу Элизий земной». Путешествовал по Италии на пароходе. Почему не пароход, а Пироскаф? Чтобы было понятно: это о судьбе. И заклинает свою судьбу: «Вижу Фетиду, мне жребий благой емлет она из лазоревой урны».

Увидел благой жребий… А судьба не поддалась. Может, даже не слышала его заклинаний. Я сплю или нет? Уже нет, кажется. Интересно, сколько сейчас времени? Светлеет. Раннее утро, должно быть. Часов около шести. Ночь прошла. Сегодня для меня начинается новая жизнь.

Чего я боюсь? Прозы? Разочарования? Почему в голову лезут то пироскаф, то этот всадник? А какую славную фигурку Джейн подарила! Я еще не рассмотрела ее как следует. С луком, а лицо, кажется, не злое. Или злое? Надо рассмотреть. Сейчас нужно встать, чтобы собраться. Я ведь еще не решила, что с собой взять. Зубную щетку, крем, туфли, полотенце, халат… А, даже думать не хочется.

Покидаю что-нибудь, не в этом дело. А дело в том, что начинается новая жизнь. Ой, звонок, кажется. Кто бы в такую рань? Слушаю. Ты? Сейчас уже половина седьмого? Нет? Шесть часов? Я так и думала. Нет, я спала. Со сновидениями. Но не теми, о которых ты думаешь. Мне снились буря на море и всадник со стрелой. К чему бы это, а? Какой вопрос? И ты из-за этого не спал? Глупый. Конечно, счастлива. Я счастлива. Завтра увижу я башни Ливурны. Это так, вспомнилось. Нет, как договорились. Не передумала. А ты? Хорошо. До встречи.