Африка грёз и действительности (Том 2)
Шрифт:
Мы пошли ко всенощной. Да, ко всенощной в Кении. На холме за поселком Лимуру расположена деревня племени кикую с небольшой миссионерской церковкой в центре. Глинобитные стены, примитивная крыша из гофрированного железа. Колокол подвешен под деревянным навесом меж стволов двух старых эвкалиптов. Сквозь крохотные защищенные решеткой оконца виден мерцающий свет свечей на алтаре. Перед церковкой теснится деревенский люд. Один из местных жителей, как видно церковный служка, охраняет вход в церковь и с важным видом при свете керосинового фонаря всматривается в лица верующих. Непонятно, по какому принципу он разделяет их на праведных и неправедных, но одних он впускает, а других отвергает.
В часовне шумно. Передние скамьи среднего ряда выделены для европейцев. Справа помещаются женщины, слева —
Через минуту церквушка набита так, что яблоку упасть негде. Английский священник в сопровождении двух черных дьячков и четырех курчавых прислужников подходит к алтарю. Несколько простых вступительных аккордов фисгармонии, и по церкви разносятся первые звуки григорианского хорала. Черный певец у фисгармонии исполняет сольную партию, его поддерживает мощный хор всех чернокожих верующих. Да, всех — малых и больших, мужчин и женщин. Григорианский хорал, верно интонированный, с латинским текстом, исключительно правильно произносимым. Двести, может быть, триста негров почти час поют его, одну часть за другой, наизусть!
И об этих людях горсточка властвующих в колониях европейцев твердит, что они тупы, глупы, не способны к более глубокому образованию, что они никогда ничему не могут научиться. Подобными утверждениями колонизаторы оправдывают свой «цивилизаторский труд» и свою роль хозяев, распоряжающихся всеми богатствами колоний и жизнью ее населения. Сколько найдется белых, которые, проучившись много лет, употребили доставшееся им образование во зло обществу, белому и черному!
А сколько негров в Кении имеет возможность получить образование? Сначала белые пришельцы изолируют их от источников знаний, а затем обвиняют в «неспособности» и вынуждают заниматься самым тяжелым и низкооплачиваемым трудом.
Негры Кении, несомненно, скорей овладевают английским языком, чем англичане местным. А когда негритянские дети хотят научиться чему-нибудь большему, их не подпускают к учебе, которая для белых детей обязательна. Любознательность негров направляется на григорианский хорал. Они заучили его так, как ни один из верующих белых, занимающих почетные места на средних скамьях. При этом миссионеры выполняют также гораздо более важную задачу, необходимую для обеспечения господства над массами колониального населения. Миссиям удалось добиться того, чего не добились вооруженные отряды британских войск и полиции, — они «умиротворили» коренное население.
По окончании богослужения все черные верующие, исполненные страха и смирения, принимают причастие. От алтаря они возвращаются со сложенными на груди руками. На их лицах, кроме молитвенного выражения, — смятение, волнение и страх. От белых священников они узнали, что произошло какое-то великое таинство, но они его не понимают и не знают, что именно случилось. В местных жителях еще не совсем угасли воспоминания о страшных языческих богах их отцов. Многим из них знакомы языческие обряды, связанные с кровавыми жертвоприношениями, которые еще до сих пор выполняются в их деревнях. Они иногда до сих пор водят знакомство с колдуном своего племени, и, по их понятиям, его функции выполняет теперь белый священник. Больше они ничего не знают. Они ничего не знают ни о Европе и других частях света, ни о соседних африканских странах, ни об истории, ни о технике, ни о культуре народов, живущих за границами Кении. Не знают, потому что их лишают знаний. Образование и широкий кругозор дали бы в руки коренного населения слишком сильное оружие: они поняли бы свое положение и научились бы обороняться общими силами.
Отзвучало торжественное «Ite, missa est», [28] босые
Где-то далеко на севере еще, может быть, сияют свечи на рождественских елках, которые детям наших земляков в Кении знакомы только по рассказам родителей…
Город без почтальонов
В Найроби сейчас около 120 тысяч жителей. Когда ходишь по его улицам, переполненным магазинами, складами, конторами, то думаешь, где же живут все эти люди? Ответ получаешь в полдень. За несколько минут улицы пустеют, сразу освобождаются все автомобильные стоянки, и бесконечные вереницы машин покидают город, растекаясь по всем загородным шоссе. Когда стрелка часов приближается к 2, тысячи автомобилей начинают стекаться в город. Снова открываются магазины и учреждения, работающие целый день. Становится понятным значение автомобиля для административных и деловых кругов Кении. Бунгало и виллы, укрытые в зелени, часто на расстоянии 10–20 километров от Найроби, должны иметь быструю связь с центром. Расходы по содержанию автомобиля окупаются сравнительно низкими ставками квартирной платы за городом; в самом городе квартиры просто недоступны. В таких условиях автомобиль — единственный выход.
28
«Идите, служба окончена» (лат.) — Прим. перев.
Найроби ведет чрезвычайно интенсивную экономическую жизнь. За последние два десятилетия город вырос, как гриб после дождя. Война повлекла за собой рост потребностей, перекачала в экономику Кении целую лавину свободных капиталов, но она же приостановила быстрый рост города. И вот после войны начала ощущаться отчаянная нехватка жилых и торговых помещений. Так как повышать арендную плату запрещено, то за уступку торгового помещения платят фантастические суммы. Нередко можно услышать, что за четыре небольших торговых помещения на главной улице Найроби была уплачена в виде отступного сумма, равная 400 тысячам чехословацких крон, не считая арендной платы никак не ниже той, которая взимается в центре какой-либо европейской столицы.
Когда, проезжая через Рабат (Марокко), мы справились об адресе одного чеха, профессора Рабатского университета, то получили странный ответ: «Он живет на километре 14,3». Мы пожали плечами, получив такой адрес. Однако мы все же поехали по главному шоссе, ведущему из города, по краям которого были рассеяны виллы, и отсчитывали километры по столбам, пока не появился четырнадцатый. В 300 метрах от него мы нашли дом своего земляка.
В Триполи номера проставлены над каждой дверью, выходящей на улицу. У дома как такового нет номера, потому что он может иметь несколько самостоятельных входов, а следовательно, и несколько номеров. Административные органы хотели таким способом добиться более полного учета арабского населения, скученного на небольшой площади.
В Найроби ничего подобного нет. Здесь нет даже принятой в Европе нумерации домов. Никому не нужен номер дома, потому что у каждого есть или, по крайней мере, каждый стремится получить свой собственный абонементный почтовый ящик. У входа на главный почтамт вы увидите сотни отделений-ящиков и тогда поймете, почему возле этой голубятни всегда толпится народ. В Найроби не знают почтальона.
Когда проезжаешь через пригороды Найроби по асфальтированным шоссе, проложенным среди садов, часто начинает казаться, что перед тобой небольшие солдатские кладбища. Вспоминаются сотни могил, рассеянных по Ливийской пустыне, где над кучкой песка и камней вместо креста прибита лишь белая дощечка с поблекшими буквами. На перекрестках в окрестностях Найроби можно увидеть целые скопища таких деревянных табличек с именами; они воткнуты в газоны, как на кладбище. Владельцы их, однако, проедут мимо вас, свернут с шоссе и через несколько десятков метров остановятся перед бунгало, на дверях которого написано то же имя, что и на одной из дощечек на перекрестке. Эти белые таблички — единственный надежный указатель в сплетении боковых дорог, ведущих к отдаленным виллам.