Африка под покровом обычая

Корочанцев Владимир Алексеевич

Пытливому человеческому разуму — в трудах историков, археологов, этнографов — удается иногда приподнять завесу веков и заглянуть в прошлое, выведать некоторые ушедшие в историю тайны.

Тишина, согласно легенде, сопутствовала рождению Томбукту. В конце XI века в переплетениях дюн, среди полусухих деревьев, высасывающих своими листьями-колючками скудную влагу из знойного воздуха, туареги, которых за нескончаемые перекочевки по необитаемым пространствам Сахары прозвали «синими призраками пустыни», избрали однажды здесь место для своей главной стоянки. Они вырыли колодец, соорудили склад зерна. В нескольких километрах от кочевья на берегу Нигера скопище узких длинных пирог создавало подобие порта. С началом дождливого

сезона оживал сахель — по-арабски «берег», берег пустыни Сахары. В этой переходной зоне между саванной и пустыней, повсюду невесть какими судьбами из песка начинала пробиваться зелень; туареги свертывали свои фелиджи — шатры из верблюжьих шкур, закрепленных на концах шестов и колышков, и вслед за скотом двигались на север в глубь Сахары на временно возникавшие пастбища. Одна только старая рабыня по прозвищу Букту (на тамашек — языке туарегов — «пупок») оставалась сторожить зерно, колодец, редкие акации, ковыль и мертвые волны дюн. Долгие месяцы одиноко сидела Букту у колодца под колючим деревом и смотрела на север. Вокруг было очень тихо. Долгие дни и ночи очень тихо. Лишь изредка, чтобы развлечь ее, заводили свои непонятные песни пески. Ночами Букту подчас чудилось, что с высоты ей ободряюще подмигивают всегда такие равнодушные светлые пятна — звезды, что именно к пей сквозь кромешную тьму плывет, на глазах рассыпаясь в пыль созвездий, холодная лупа.

Мало-помалу жарче припекало солнце. Сахель одевался в жесткие серо-желтые одежды. Прятались в песок растения. Все ближе к Нигеру тянулся скот, а в разговоре туарегов все чаще можно было уловить два слова: «Тин Букту» («К Букту»). «Не пора ли возвращаться к Букту?» — советовались между собой старики. Их решение становилось законом для кочевья. Старая рабыня, которой чудилось, что она оглохла от тишины, вдруг начинала улавливать едва слышный шум верблюжьих караванов, нестройное блеяние овечьих отар… И ей становилось легче оттого, что она, вновь теряя свободу одиночества, обретала ничем не заменимую жизнь среди людей.

Давно сошла в мир иной Букту, по этот уголок среди колючих деревьев и песков, разросшийся с веками в крупный африканский центр — город Томбукту, так и остался связанным с именем старой рабыни. По другой версии, город был основан в XIII веке туарегами — погонщиками верблюдов как перевалочный пункт караванной торговли. Но легенда о Букту, записаппая мной в одном из фелиджей, ближе подходит к истинной сущности этого «корабля пустыни», каковым был город для остального мира.

Когда на старинный город опускалась ночь, мы гуляли по широкому песчаному проспекту, полумесяцем обнимающему сгрудившиеся глиняные одноэтажные или двухэтажные строения с округлыми формами. Звуки наших шагов глушил топкий, мелкий песок. Изредка одинокий встречный фонарь бросал вокруг себя блеклый круг света, либо тусклая керосиновая лампа освещала силуэты шепотом беседовавших мужчин. Вечера здесь тихие. Мы гуляли по опустевшему городу, затаив дыхание в тон окружающей обстановке, молча, думая о своем. Обменивались впечатлениями только по возвращении в гостиницу.

Безлюдная ночь Томбукту таит в себе многочисленные легенды, пугает ими местных жителей и нестойких в атеизме гостей.

Мы шли мимо одноликих, квадратных домиков рядом со страшной улицей Иогондололо, на которой замаскированный под туарега белый всадник на белом коне, злой дух, будто бы провалился сквозь землю (местные жители утверждают, даже ссылаясь на очевидцев, что именно так и было), увлекши за собой пересекавшего в тот полночный час улицу погонщика верблюдов. Улица с тех пор перегорожена. И туда как-то не хотелось идти, даже несмотря на присущее большинству туристов любопытство: вдруг белый всадник явится опять.

Вернувшись, мы устраивались на террасе в креслах и вглядывались влево, в сторону старого канала М’Барабангу, которым почитаемый в Мали первый из великих

сонгайских царей — сонни Алибер (Али Великий) соединил Томбукту с Нигером. Метрах в ста от нас виднелся берег, где в полнолуние, на четырнадцатый день луны, по преданию, выходит из воды неотразимой красоты женщина в белом. Она прядет белоснежную хлопчатую пряжу и заманивает своей красотой молодых мужчин.

Позже, объяснил мой спутник Мулае Сиди Яхья, их бездыханные тела находят в пучине вод.

Тишина ночного Томбукту — это музыка близкой Сахары, заунывная песня одинокой рабыни Букту, это одна из первых тайн, отнятых нашим воображением у таинственного города. Тайны Томбукту захватывающи. Каждый город на земле своеобразен и хранит свои маленькие и большие секреты, но именно Томбукту с его сложной судьбой вошел в историю как «таинственный город».

В разгар дня Томбукту спокоен и неподвижен. Верблюды-одиночки, на которых горделиво восседают туареги или белла, тихо плывут по глубокому песку, соревнуясь с шумными автомобилями, изредка вторгающимися в монотонную, размеренную жизнь города. Серые домики кажутся вымершими. Редкая жухлая зелень выглядит микроскопической на общем желтом фоне и как бы сливается с наводящим уныние пейзажем. Прохаживаясь по пустынным улицам, испытываешь неодолимое желание встретить человека. Речь, конечно, идет не о центре города и не о двух его рынках, а о тесных запутанных томбуктинских кварталах. Люди дома, они заняты своим делом. Город, кстати, славится художественными промыслами.

— Каждый коренной томбуктинец с детства обучается какому-нибудь ремеслу, — рассказывал мне тогдашний мэр города седой добродушный Махаман Аласан Хайдара. — Я, например, специалист по вышивке.

— Давайте сходим в гости к моей родственнице, — предложила однажды сотрудница Малийского управления туризма резвая красавица Кумба. Шумной толпой мы проследовали по лабиринту серых безмолвных улиц к обнесенной земляным забором хижине без окоп, но с дверьми. В прихожей на зыбком, песчаном полу меж квадратных столбов, на которые опиралась плоская глиноземная крыша, сидела на соломенной циновке молодая женщина в пышном ярко-зеленом одеянии.

— Моя сестра — вдова, — познакомила нас Кумба. — У нее трое детей. Ей немного помогает брат мужа, но главный заработок ей приносят соломенные изделия. Она — ювелир по соломе.

В Мали только в Томбукту можно найти ювелирные изделия из соломы. Рассевшись, мы завороженно следили, как под чудодейством длинных, ловких пальцев мастерицы выплеталось изящное ажурное ожерелье воскового цвета. Женщина беседовала с нами, работали только руки, но в том, что рождается произведение искусства, не было ни малейшего сомнения.

Кумба принесла работу сестры: соломенные серьги, кольца, браслеты оригинальных местных форм.

Покидая неказистую хижину, я обернулся. Хозяйка, проводившая пас до дверей, уже вернулась к работе над ожерельем. На улице никого не было видно. То же «деловое безлюдье» мы наблюдали в кварталах ювелиров, горшечников, мастеров кожаной галантереи, оружейников. Только ткачи сидели за своими допотопными станками во дворе или прямо на улице, растягивая многоцветные нити для будущих узорчатых покрывал или полотенец и беззвучно улыбаясь назойливым фотолюбителям.

Около 12 тысяч сонгаи, фульбе, мавров, туарегов, белла и бамбара живут здесь. Томбукту — центр одного из районов сплошной неграмотности в Мали. Монотонные будни маленького города, ютящегося меж дюн на площади километр на километр, изредка скрашивают народные празднества под тамтамы, да еще раз в год все жители высыпают на улицу: прибыл азлан — караван верблюдов с солью из далекого Таудени. Степенно, с достоинством плывут по городу сотни кораблей пустыни; по их виду и не подумаешь, что на спине у каждого по меньшей мере по четыре увесистых бруска соли, а позади — 1600 километров пройденных туда и обратно по Сахаре.