Африканская страсть
Шрифт:
Он нажал кнопку селектора и недовольным голосом осведомился:
– Олег Михайлович, где бумаги на подпись?
Никакого ответа не последовало, и директор окончательно рассердился.
Референта не было на месте!
Это уже ни в какие ворота, такого не случалось ни разу за все время их совместной работы! Референт всегда должен быть на месте, точно так же, как бумаги на подпись должны лежать на правом краю стола!
Что вообще происходит на свете?
Директор нажал другую кнопку селектора, служившую для связи с секретаршей, и недовольно произнес:
– Где у нас… э-э… Олег Михайлович?
Секретарша испуганно
– Олег Михайлович… умер…
– Что за безобразие! – недовольно воскликнул директор. – В рабочее время! – Тут до него дошел смысл того, что сказала секретарша, и он растерянно переспросил: – Как умер? Когда?
– Вчера вечером… – доложила растерянная секретарша, – принимал ванну и утонул… видимо, задремал, или с сердцем стало плохо…
Секретарша не любила покойного референта и слегка побаивалась его, как и прочие сотрудники «Варианта», но тем не менее смерть хорошо знакомого человека, с которым она сталкивалась каждый день, испугала и расстроила ее.
– Похороны послезавтра, – сообщила она, чтобы продемонстрировать директору свою осведомленность. И зачем-то добавила: – Его соседи нашли, когда у них с потолка полилась вода.
Директор отключил селектор и тупо уставился в окно.
Вся спокойная, налаженная, обеспеченная жизнь рушилась, как карточный домик. Без референта он был как без рук. Сам он ничего не умел, не разбирался в сложной и грязной политической кухне и даже не знал как следует своих собственных сотрудников.
Конечно, он был в курсе того, какие ботинки полагается носить к серому костюму, а какие – к синему, стригся у самого модного парикмахера, покупал ручки и портфели в самом престижном бутике, и в его записной книжке крокодиловой кожи значились телефоны близких друзей покойного отца, занимавшего заметный пост в обкоме партии и оставившего в наследство сыну некоторую долю своего влияния, – но этого было недостаточно.
Требовалось уметь работать, а этого умения у директора «Варианта» никогда не было.
На столе зазвонил телефон.
Директор испуганно посмотрел на него, надеясь, что секретарша примет огонь… то есть звонок, на себя, но телефон продолжал звонить. Должно быть, это была прямая линия.
Наконец он снял трубку и ответил хриплым, недовольным голосом.
Звонил главный бухгалтер и спрашивал, оплачивать ли счет, неожиданно выставленный телеканалом «Петербург».
«Спросите у Олега Михайловича», – хотел было привычно ответить директор, но вовремя вспомнил, что референт умер и что бухгалтер только потому и звонит.
– Подождите! – рявкнул директор и бросил трубку на рычаг.
Бесконечно откладывать решения не получится.
Раньше или позже придется что-то делать, а этого он совершенно не умел.
Телефон снова зазвонил.
– Я же сказал – подождите с оплатой! – крикнул директор, схватив трубку, но тут же он понял, что на этот раз ему звонит не бухгалтер.
– Подождать? – переспросил незнакомый насмешливый голос. – Вот этого я как раз тебе не обещаю! Я всегда расплачиваюсь по своим счетам аккуратно и своевременно!
– Кто это? – испуганно спросил директор, ожидавший сегодня только неприятностей.
– Постарайся догадаться… если успеешь, – отозвался насмешливый голос, – я узнал, кому обязан провалом на выборах. Я проигрывать не люблю, а еще больше не люблю, когда меня держат за лоха.
В трубке уже давно звучали короткие гудки отбоя, а директор центра социологических исследований «Вариант» все прижимал ее к уху, словно надеялся, что сейчас неизвестный собеседник рассмеется и скажет, что это была всего лишь шутка.
Надежда Николаевна подняла глаза от книги и рассеянным взором уставилась в окно электрички. Слава тебе господи, ужасные нудные дожди наконец прошли, и теперь глаз радовала пышная зелень, сверкавшая на солнце чисто вымытыми листьями. Цветы радостно раскрывали бутоны навстречу теплому солнечному свету, они тоже заждались тепла. И теперь в палисадниках, мимо которых поезд проносил Надежду, цвели вперемежку тигровые лилии, ярко-красные маки и голубой дельфиниум.
Надежда возвращалась с дачи, где они с матерью путем страшных усилий смогли избавиться от гигантских сорняков, выросших на грядках, и отрыть на этих грядках остатки свеклы и морковки. Кабачки на солнышке начали нехотя завязываться, огурцы же окончательно сгнили. Но это и к лучшему, думала Надежда, меньше хлопот, в конце концов, все на рынке купим. Мать перестала ворчать и даже сама спросила, когда же ей привезут кота Бейсика. Надежда сказала, что скоро, раз установилась хорошая погода, то Сан Саныч, конечно, разрешит коту поехать на дачу. Надежда хотела бы подсунуть матери еще и огромного сенбернара, но вовремя опомнилась и решила даже не затрагивать эту тему.
Надежда спокойно вышла на вокзале, спокойно проехала несколько остановок в метро и не спеша прошлась до своего дома. Сумка в этот раз была у нее нетяжелая, поскольку возить с дачи было пока нечего.
В самом умиротворенном настроении Надежда позвонила в дверь квартиры. В ответ на звонок раздался басовитый лай, но Надежда не встревожилась, потому что в лае не было ничего сердитого – просто приветствие.
Дверь открыл муж, и Надежда сразу же поняла, что в доме что-то случилось. То есть она готова была поклясться, что с котом Бейсиком полный порядок, потому что на лице у мужа не отражалось страдание. Сенбернар же дал понять, что он жив и здоров, еще когда Надежда была за дверью. И не звонили родственники из Канады и не говорили, что у них все плохо, а если и звонили, то, наоборот, рапортовали, что все в ажуре и волноваться за них совершенно не стоит. И на работе у мужа все было в относительном порядке, в противном случае он обрадовался бы приезду жены, которой можно высказать все и пожаловаться на судьбу. В этом и было все дело: муж не обрадовался ее приезду, он был очень и очень на нее сердит.
Мужья бывают разные. Некоторые, например, если жена задерживается, ни за что не разогреют сами обед, а будут допоздна сидеть голодные, злиться и холить свою обиду. Одни это делают из принципа, другим просто лень. «Я не знал, что можно съесть!» – говорит такой муж, даже если кастрюля с супом стоит на плите, а емкость с мясом и картошкой томится в духовке, и живет семья в отдельной квартире, так что на кухне все свое, а не соседское.
У той же Любы Сапожковой первый муж еще в давние, советские времена, будучи голодным, ел сырые котлеты из кулинарии. Надо сказать, что Люба – ужасная разгильдяйка, полжизни проводит, болтая по телефону, приличного обеда у нее никогда нет, так что мужика в принципе жалели, но все же сырые котлеты – это явный перебор.