Африканский Кожаный чулок (др. изд.)
Шрифт:
— Неужели ты в самом деле узнаешь эту бухту, Солиман? — спросил последний.
— Да, узнаю, Осман! — отвечал тот. — Я был в то время в твоем возрасте, когда мы праздновали здесь, на этом берегу, нашу первую победу. Но горы не изменились за эти многие десятки лет; вон, на той вершине, виднеется крепость Мудима. Один он был умнее других и забрался туда, в эти горы, куда залетают разве одни только коршуны да горные орлы. Только одна его крепость могла устоять против нас; все остальные тэмбе остались в наших руках. Эти Вавенди — сильное, жизненное и способное племя, не то, что другие соседние племена. И утомительные переходы, и голод, и холод, и зной,
— Что же, они все умирают от тоски по родине? — насмешливо спросил Осман.
— Умирают? Нет! — ответил Солиман. — Но тупеют, становятся не похожи на людей. Они, которые сражаются здесь, на своей родине, точно львы, при наших караванах оказываются всегда плохими солдатами. С потерей воли и свободы они теряют и свое мужество, так что из них можно делать только носильщиков да хлебопашцев: для полевых работ они весьма пригодны. Это, конечно, придает им тоже большую цену, и в Занзибаре их покупают весьма охотно. Жаль только, что эти орлы стали теперь так редки и вьют гнезда так высоко.
— Их уже долгое время оставляли в покое, и они, вероятно, успели сильно расплодиться! — сказал Осман. — Они стали теперь доверчивее, смелее, чем прежде. Мало-помалу они начинают спускаться со своих горных вершин в долину; их горные долины и ущелья кажутся им тесны. Невдалеке отсюда, немного южнее, ты увидишь прекрасно укрепленный со всех сторон тэмбе. В нем укрывается несколько сот человек, как говорят. Этот-то тэмбе и является целью нашей поездки. Ты, конечно, слышал о тэмбе Лугери?
— Да, конечно! — отвечал Солиман. — Но, скажи, понимают наши гребцы, когда мы с тобой говорим по-арабски?
— Ни слова! — проговорил Осман.
— Ну, так слушай! Этот Лугери — друг и приятель Мудимы и потому имеет громадные связи в стране.
— Я этого не слышал! — воскликнул Осман. — Напротив, он в очень стесненных обстоятельствах: ему грозит опасность со всех сторон. Он это знает и потому так сильно укрепил свое тэмбе. Муриро пялит на него глаза, как пантера на антилопу, а Индша, лютый пес из Ндэрее, бродит вокруг его двора и караулит добычу. Тебе придется поспешить, не то один из этих двух непременно опередит тебя!
— Будь спокоен! — ответил, улыбаясь, Солиман. — Неужели ты думаешь, что я в участке досточтимых вождей буду охотиться, не испросив их разрешения? Индша мой лучший друг, а Муриро скоро станет им. Оба они должны будут исполнить для меня роль гончих, которые загонят для меня дичь.
— Но что ни говори, у этого Мудимы есть-таки один сильный союзник: там, в этом нагорном гнезде, он приютил у себя гостя, того самого белого христианина, которого ты видел в Удшидши. Ты еще сам описывал мне его. Но я знал его раньше тебя. Когда ты поедешь со мной к Газельей речке, туда, на дальний Север, где священный Нил омывает берега, то многое услышишь о нем, об этом госте Мудимы; там его имя у всех на устах. Здесь его зовут Симба, а там у него было другое имя, там его звали Белая Борода-Нежное Сердце.
Некоторое время Солиман молчал, как бы собираясь с мыслями, затем продолжал.
— Да,
— Разве человек этот колдун? — воскликнул Осман.
— Может быть, как знать! — ответил Солиман. — Но колдовства его я не боюсь, зато ружья его пусть бережется каждый: Симба целит так метко, что может на выбор сбить любой волос с головы человека!
— Ну, что касается этого, то беда еще не очень велика, — сказал Осман с видимым облегчением. — Еще не было случая, чтобы европейцы дрались или сражались с арабами, только в том случае, если мы нападали на них. Но мы не имеем ни малейшего повода нападать на Симбу!
— Ах, ты его не знаешь! И все вы не знаете его, — воскликнул немного раздосадованный Солиман. — Белая Борода-Нежное Сердце — таково его прозвище! Ну, а знаешь ты, почему он прозван Нежное Сердце? Потому, что он не может видеть, когда ловят негров, и, как это ведется испокон веков, уводят и увозят в рабство.
По его мнению, эти неверные черные псы — такие же люди, как сам он и как мы, правоверные, истинные поклонники Пророка. Он принадлежит к числу тех людей, которые требуют, чтобы мы повесили на стенку свои ружья и навсегда прекратили торг рабами; чтобы мы торговали только слоновой костью, перьями страусов и тому подобным пустым товаром.
— Ты просто басни рассказываешь, Солиман! — смеясь, воскликнул юноша. — Скорее все люди вымрут и исчезнут с лица земли, чем прекратится торг рабами. Твой Белая Борода-Нежное Сердце, верно, не в полном уме!
— Времена переменчивы! — серьезно возразил Солиман. — Точно так же, как ты теперь смеешься, смеялись и мы лет десять-двадцать тому назад в Бахр-эль-Газале. Но христиане сумели заставить египетского хедива изменить свой взгляд на дело, и целые громадные отряды войск были высланы им из Каира в Хартум, а из Хартума в Бахр-эль-Газаль. Все те пути и дороги, по которым до того мирно и спокойно шли наши караваны невольников, теперь заняты войсками; нас задерживают и принуждают возвратить свободу рабам, являющимся нашей собственностью, нашим источником богатства.
— Но такой образ действий немыслим! Это тот же насильственный грабеж! — с возмущением воскликнул Осман.
— Правильно ты сказал, — вздохнул старый араб. — Эти европейцы хотят перевернуть весь мировой порядок! Сначала они засылали к нам своих ищеек и соглядатаев. Эти ищейки разузнали все пути и дороги, по которым мы гоним свои караваны невольников, и затем стали проводниками или вожаками военных отрядов, воспрещающих нам вывоз рабов. Одним из таких ищеек был и этот Белая Борода-Нежное Сердце или Симба, как они называют его теперь. Он один-одинешенек идет в самый глухой девственный лес, вступает в дружбу с чернокожими и говорит им: вы такие же люди, как и арабы! Вы родились свободными и должны быть свободными. Мало того, он доставляет им оружие, порох и пули; учит их владеть этим оружием и говорит им: защищайтесь! Но это еще не все. Он становится сам в их ряды и побеждает арабов.