Африканский ветер
Шрифт:
— Вы позволите?
Она не поняла моего движения рукой и отступила назад.
— Я хотел прикоснуться к вашим волосам.
— Зачем?
— Ради удовольствия.
Мои пальцы скользили по шелку. Она терпела мой ласковый осмотр со смирением.
— Волосы ангела.
— Как красиво вы сказали…
Мы мешали движению гостей, которые толкались вокруг стола с закусками, повторяя при этом «извините». Мы отошли. Я ждал знака судьбы. Был ли у меня еще одни шанс, самый малый…
— Я прошла психоанализ, — сказала
Кто-то толкнул меня в спину, и мне пришлось сделать шаг вперед.
— Вот как? А зачем?
— Вопрос выживания.
— Для аналитика благодаря его гонорарам?
Она была шокирована:
— Не надо с этим шутить.
— Не могу же я все воспринимать всерьез…
Она поколебалась и произнесла:
— Вы правы. Уверена, что правы именно вы.
Последний луч солнца пробежал зигзагом по равнине.
— А вы не любопытны, — продолжила она, — Не задали мне ни единого вопроса о моей личной жизни.
Я ждал. Она дала мне время на раздумье, убирая со лба непослушный локон.
— Это прекрасно. Эрик?
— Да.
— У меня тяжелое прошлое.
— Энджи, у меня совсем не было времени узнать ваше настоящее, а уж о прошлом…
— Вы уверены в том, что мы никогда больше не встретимся?
— А разве можно быть в чем-то уверенным?
Я считал себя красивым, даже великолепным. Загорелый, элегантный, равнодушный, этакий ностальгически приятный человек.
— Единственная проблема, Энджи, заключается в том, что жизнь проходит слишком быстро. Я очень занятой человек, работа так затягивает.
— Но у вас есть время любезничать с женщиной. Вы, вероятно, хороший сын…
— Моих родителей больше нет.
— Простите, — сказала она, глядя на меня почти с нежностью.
Я внушал доверие. И чем больше я сочинял историй, тем легче выдерживал взгляды в упор, глаза в глаза. Это было результатом длительных тренировок.
— А были ли вы когда-нибудь влюблены, по-настоящему влюблены? — спросила она — Вы кажетесь мне романтиком.
Какая-то женщина попыталась ухватить с подноса сэндвич, протянув руку между нами. Мы отошли подальше от стола.
— Нет. Так, случайные связи, не больше того. Я — человек, занимающийся спортом, реально мыслящий и честолюбивый. А романтика может подождать.
— Вот как? — сказала она, — Видите, как я легко ошибаюсь. Но вы правы, когда ты рационален, то меньше страдаешь.
Мы стали искать место, где можно было сесть. Вокруг заваленных тарелками столов стояли свободные стулья. Гости продолжали бродить по лужайке, где-то слышался женский смех. Я должен был почувствовать, что Энджи станет моим адом. Я должен был бежать от нее, но моя интуиция покинула меня, я расслабился и так желал проникнуть в ее загадочный мир.
Мы пересекли лужайку и подошли к отдельно стоявшему столику.
— Я неприкаянная душа, — сказала она, — но,
Она повернулась ко мне:
— Вы по-прежнему не хотите задавать мне вопросы? А параллельные миры, духи, которые нас окружают, не воздействуют на вас?
— Не сегодня вечером. Все мои мысли только о вас.
— А я бы на вашем месте… — продолжила она.
— Вы не на моем месте.
— Эрик?
— Слушаю вас.
Этот стиль элегантного соблазнителя ей явно нравился: нежный мачо в трудные моменты жизни. Я считал себя весьма никудышним соблазнителем, но цеплялся за все, за что можно было уцепиться, за возможность, которую нельзя было упускать. Я увидел вдали отражение моего силуэта в одной из балконных дверей дома.
— У меня множество домов, Эрик. Я переезжаю из одного в другой. Но чем больше у меня ключей, тем меньше времени я провожу в каждом из них. Слуги часто уходят от меня. Они хорошо получают, но им скучно.
— Зачем вы мне все это рассказываете?
Мы подошли к столу, окруженному множеством стульев.
— Чтобы вы меня получше узнали…
— У меня нет времени, чтобы вас узнать.
— Сядем?
По столу были разбросаны крошки. Атмосфера разговора была мягкой, почти интимной. Благоприятной для меня. Если бы я мог…
— Когда вы возвращаетесь в Европу?
— Еще не знаю… Хочу поболтаться немного по Калифорнии и поразмышлять.
— Поразмышлять?
— Да, о жизни, о смерти, о существовании. Надо оставить немного места для раздумий. У меня тоже есть любимые моменты, когда меня занимает сверхъестественное.
Я ждал в ответ какую-нибудь тираду насчет Господа, но она наклонилась ко мне и сказала:
— Эрик?
— Да.
— А вы любите животных?
— Каких животных?
Я словно упал с небес, но затем, к счастью, вспомнил про ее идефикс — Африку.
— О, да, — произнес я с болезненным надрывом, — я люблю их. Чем более сильными и дикими они кажутся, тем больше они, по-моему, уязвимы. Звери — это истинные жертвы нашего безумного века…
— Эрик, вы только что сказали нечто очень важное!
— Это всего лишь каждодневные мысли человека, который, увы, ничего не может противопоставить этой катастрофе…
— Но ведь можно бороться с убийцами, — сказала она, — Я вам все объясню… Мы должны снова встретиться!
Сердце мое подпрыгнуло в груди. Я улыбнулся.
— А почему бы и нет?
— О, Эрик! Мне необходимо знать, я должна быть уверена в том, что вы хотите снова увидеться со мной. Скажите честно.
Боже праведный! Разыгрывала ли она со мной спектакль или впрямь сомневалась? Я заговорил тоном уверенного в себе человека, немного искушенного, но снисходительного к слабой женщине: