Афродита размера XXL
Шрифт:
— О том и спрашиваю!
Я отклеила трубку от уха, посмотрела на нее с недоумением и досадой и попросила Ирку:
— Останови, пожалуйста! Плохо слышно, я не понимаю, о чем она говорит.
Подружка лихо подрезала подметальную машину и затормозила в куче сухой листвы у тротуара.
— Начнем с начала, — сказала я в трубку. — Почему ты думаешь, что мой маршрут обязательно должен пролегать через милицию?
— Напротив, я как раз надеюсь, что это не так, — с сарказмом ответила приятельница. — Просто у тебя так много друзей милицейского происхождения, и вы так часто с ними общаетесь,
Я укоризненно покосилась на Ирку. Она предпочла притвориться, будто не понимает, что ответственность за ее глупую болтовню совершенно незаслуженно возложена на меня.
— Прости, — кротко сказала я Анюте.
— Нет, одним «прости» ты не отделаешься! Придется нам помочь.
— Что нужно сделать?
— Найти моего Сашку.
— Действительно, что ж еще?! — Я, не сдержавшись, возмущенно фыркнула. — Я уже искала твою подругу, потом начала искать твоего внука, а теперь еще буду искать твоего сына. Кого еще? Может, у тебя дедушка в войну пропал или один-другой корешок родословного древа в глубине веков затерялся? Ты говори, не стесняйся! Одним человеком больше, одним меньше — какая мне, как сыщице, разница!
— Ленка, его милиция ищет! Ты должна успеть раньше! — взмолилась Анюта. — Сашку надо найти и от греха подальше спрятать куда-нибудь, пока менты не найдут убийцу Маши. Иначе парнишке несдобровать!
Я, если честно, и сама так думала, но все-таки попыталась защитить честь мундира Лазарчука, Белова и иже с ними:
— А ты не преувеличиваешь? Ну побеседует с Сашей следователь, задаст несколько вопросов — что такого?
— Да ты что?! — испугалась Анюта. — Не знаешь, как в милиции умеют добывать чистосердечные признания?! Нет уж, пусть их выбивают из других, а я своего сына уберегу. Вернее, это ты убережешь, сама я не могу даже из дому выйти, у меня под дверью один из твоих милицейских друзей окопался, как беляк на Перекопе! Разговаривать я с ним не стала, но выходить опасаюсь, не дай бог, потянется за мной следом!
— Боишься навести Белова на Сашку? — сообразила я. — То есть, выходит, ты все-таки знаешь, где он сейчас?
— Точно не знаю, но надеюсь, что в больнице, рядом с отцом, — вздохнула Анюта. — Я тебе не говорила? Диме стало лучше. Боюсь сглазить, но врачи говорят, что он выкарабкается.
— Отличная новость! — обрадовалась я.
— Да, вчера Димочка пришел в себя, правда ненадолго, всего на пару минут, но и это уже прогресс.
— Ань, а вот мне интересно! — встряла в наш разговор Ирка, никогда не стесняющаяся подслушивать. — Муж твой, пока в коме был, слышал голоса тех, кто был рядом? Как этот дядька из сериала… как его… Си Си? И что Дима сказал, когда очнулся? «Я вернулся!» или, может, «дорогая, я снова с тобой!»?
— В отечественном кино герои, выходя из забытья, слабыми голосами просят пить, — вспомнила я.
— Дима не говорил ни того ни другого, — возразила Анка. — Он позвал сына.
— А тебя не звал? — не отставала бестактная Ирка. — И дочку не звал?
— А кота? А попугайчика? — ехидно прошептала я.
— Возможно, он хотел позвать нас всех, но не успел, снова отключился, — с достоинством ответила Анюта. — Вообще-то, я сама этого не слышала, мне сиделка сказала.
—
— Знает. Я ему с утра позвонила, сказала, что папа его спрашивал.
— Наверное, он страшно обрадовался и тут же поехал к отцу? — спросила Ирка, страстная любительница мелодраматических сцен.
— Надеюсь, что помчался, хотя страшной радости в его голосе я не услышала, — с досадой сказала Анка. — Я вообще ничего не услышала, паршивец со мной не разговаривает. Спасибо, хоть трубку взял и выслушал. Впредь и этого делать не будет — я сама посоветовала ему временно не пользоваться сотовым телефоном. Правильно? Просто я где-то читала, что милиция может любой мобильник засечь и таким образом найти человека.
— Именно так разбомбили главного чеченского террориста! — опять влезла Ирка.
— Вообще-то, все правильно, Ань, — согласилась я. — Хотя вряд ли Лазарчук с Беловым станут искать твоего сына по такой сложной схеме. Сашка-то не исламский террорист, он даже не подозреваемый пока. Следствию нужны его свидетельские показания, а не координаты цели для точечного бомбометания.
— Надеюсь, — мрачно сказала Анка. — Но ты все-таки спрячь моего дурака где-нибудь, пока все утрясется.
— Спрячу, если найду, — пообещала я.
— Все, поговорили, можно ехать? — поняла Ирка.
Позади «шестерки», требуя дать ей доступ к куче сухих листьев, сердито жужжала и нестрашно бибикала подметальная машинка.
— Слушай, ты меня, конечно, извини, но я с тобой в больницу не поеду, — сказала Ирка, выкрутив руль и заодно посмотрев на наручные часы. — Мне надо Моржика в Интернете пасти.
— Ну ты бессовестная! — возмутилась я. — Сама подставила пацана под удар, а теперь удираешь, да еще на машине! Предлагаешь нам с Сашкой уходить от возможной милицейской погони на трамвайчике?
Совесть у Ирки была, и она еще не вполне изнемогла в борьбе с ревностью. Отказаться от плана выйти на след Моржиковой возлюбленной зайчихи с помощью путеводной интернет-паутинки подружка не желала, но и меня совсем уж подвести не хотела. Сошлись на компромиссном варианте: Ирка идет по своим делам, но оставляет мне машину. Мы вместе доехали до офиса фирмы «Наше семя», там подружка вышла, а я пересела за руль и полетела в больницу — на перехват Саши Торопова.
Почему-то я даже не подумала, что в реанимацию меня не пустят. Привыкла, что тележурналистское удостоверение открывает почти все двери! На сей раз трюк не удался, я даже не пыталась предъявить свою краснокожую книжицу, потому что на моих глазах суровая тетка в штанах и рубахе из зеленого сатина одного такого умника со служебным удостоверением бесцеремонно вытолкала за дверь.
— Куда в реанимацию рвешься, спятил? — рявкнула она на парня. — Так психиатрическое на пятом этаже, туда и ломись!
Тяжелая металлическая дверь хищно лязгнула, и «психический» едва успел убрать ногу. А не успей, так загремел бы не в психиатрическое на пятом этаже, а в травматологию на шестом.
— Сама дура! — отскочив на середину лестничной площадки, обиженно сказал парень.
Он потер голеностоп и за неимением другой публики пожаловался мне:
— Чуть без ноги меня не оставила, а еще медик! Человек гуманной профессии!