Афродита у власти. Царствование Елизаветы Петровны (с илл.)
Шрифт:
Подобные рассказы волнами расходились по стране. Материалы Тайной канцелярии свидетельствуют, что в народе не любили фаворита императрицы, хотя он не был так жаден, как Меншиков, или не так страшен, как Бирон. Мне кажется, что народ вообще не любит, когда государь счастлив в семейной жизни. Правитель должен любить только народ, который всегда ревнует его к другому или другой.
По этим следственным делам кажется, что не было застолья, где бы не обсуждался «блуд» императрицы с Разумовским, где бы не говорилось, что «Разумовский нажил себе щастие чрез тур (выговоря то слово скверно)» или что он «государыню попехивает». Говорили об этом обычно с особым неудовольствием и даже ненавистью, как будто пересыпанную матом речь за кабацким столом вели не простые пьяные грешники и их порой весьма непритязательные подружки, а исключительно праведники, постники и девственницы. Соликамская жонка (так в делах сыска называли замужнюю женщину) Матрена Денисьева говорила своему любовнику — дворовому человеку: «Вот мы с тобою забавляемся (то есть чиним блудодеяние. — Е. А.),
Если вернемся к Разумовскому и Елизавете, то скажем, что секрет этой искренней, вызывающей зависть и ненависть любви был не только в плотской страсти императрицы к статному красавцу, но и в его несокрушимой надежности, верности и доброте. В придворном мире, среди интриг и ненависти, Разумовский выделялся тем, что, обладая невероятными возможностями фаворита властительницы империи, никогда ни в чем не посягнул на власть государыни, не позволил заподозрить себя ни в каких интригах против нее. Всю свою благополучную — через край — жизнь он помнил, кто он, откуда и в чем секрет его счастья. Он знал людям и себе самому истинную цену и не раз, с присущим его народу мягким юмором, шутил над той волшебной историей, которая в январе 1731 года началась в селе Чемары.
Но, попав в Петербург, понравившись цесаревне и став ее фаворитом, он, оказывается, достал еще не все золотые яблоки. Осенью 1742 года в глубокой тайне, о которой знали только несколько человек, два раба Божьих — «раб Алексей» и «раба Лизавета» — венчались в церкви подмосковного села Перово. Так произошло невероятное: украинский пастух стал мужем русской императрицы.
Как появилась идея этого беспримерного в истории России брака правящей императрицы с одним из ее подданных, неизвестно. В XVII веке дочери царя, царевны, оставались в девицах на всю жизнь и под старость уходили в монастырь. Завести семью они не могли — против этого были законы и традиция. Их не выдавали за иностранных принцев, ведь православной царевне пришлось бы сменить свою священную веру! Нельзя было отдать царскую дочь и за подданного — государева холопа. Впервые женщин из дома Романовых стал выдавать замуж за границу Петр. Так стали герцогинями Анна и Екатерина Ивановны. Но это все же были браки с царственными особами. Выходить за своих подданных царские дочери начали после смерти Петра Великого, который сам, своим браком с латвийской крестьянкой Мартой Скавронской, сильно расшатал вековые династические традиции. Во второй половине 1720-х годов дочь царя-соправителя Петра I Ивана Алексеевича царевна Прасковья Ивановна тайно венчалась с генералом Иваном Ильичем Дмитриевым-Мамоновым. Но и это не могло сравниться с тем, что произошло в 1742 году: под венец шла не просто царевна — дочь давно умершего царя, а самодержица Всероссийская, повелительница жизни и судьбы миллионов русских!
По-видимому, церковного оформления этого брака хотела сама государыня, которая была довольно набожна. Ее тяготило то, что брак с Разумовским оставался столько лет «блудным», незаконным. В своем христианском намерении Елизавета встречала полную поддержку у Разумовского, человека глубоко верующего, а также у своего духовника отца Федора Дубянского, священника умного и влиятельного. С его именем связывают усиление «патриотической партии» в русском духовенстве и при дворе. Эта партия боролась с влиянием протестантизма и вообще всего западного в России. По-видимому, именно Дубянский и венчал императрицу с Разумовским в маленькой церкви в Перове. Впоследствии Елизавета построила здесь великолепный дворец, разбила прекрасный английский парк и все это в 1744 году подарила Разумовскому. Особо богатые дары она приносила в памятную ей церковь. Позже здание перестроили, и над крестами обычной русской церкви засверкала золоченая корона — копия тех, которые держали над головами венчавшихся в перовской церкви в 1742 году. Кто держал короны, кто вообще в тот день был в церкви, мы не знаем и никогда не узнаем. Эти несколько человек умели помалкивать. Лишь через пять лет саксонский резидент Пецольд написал: «Все уже давно предполагали, а я теперь это знаю достоверно, что императрица несколько лет тому назад вступила в брак с обер-егермейстером». Некоторые косвенные свидетельства позволяют нам поддержать Пецольда в его запоздалых разысканиях — факт венчания, несомненно, достоверен.
Самым важным является документ служебного назначения — именные списки лейб-компании, в которых числился и Разумовский. В эти списки вносились довольно подробные сведения о лейб-компанцах, участниках переворота 1741 года: об их образовании, семейном положении, наличии крепостных и т. д. Графа о семейном положении вполне стандартна: если человек женат — указано имя жены, если одинок, то указана причина — вдов и т. п. Если посмотреть на графу о семейном положении графа Разумовского, то можно заметить, что в этой, столь пунктуально заполненной по всем другим графам и разделам ведомости зияет чистый пробел: не написано ничего!
Мне кажется, что этот пробел в документе убедительно свидетельствует о тайном браке императрицы Елизаветы и Разумовского. В самом деле, поставим себя на место составителя именных списков. Зная о реальном положении дел, что он мог написать в графе о семейном положении фаворита? Холост — это неправда, вдов — тоже неправда, женат — тогда нужно указать имя жены. Не могли же писцы отметить: «Елизавета Петрова дочь Романова». Поэтому графа о семейном положении была
Много десятилетий спустя после того осеннего дня в Перове, уже при Екатерине II, когда Разумовский мирно доживал свои дни в Москве, историю эту пришлось вспомнить. Покой старого вельможи, давно удалившегося от дел, потревожил срочно прибывший из Петербурга генерал-прокурор Сената князь А. А. Вяземский. Он поспешно явился к Алексею Григорьевичу с необычайной просьбой от императрицы Екатерины II — подтвердить или опровергнуть слух о его тайном браке с покойной императрицей Елизаветой. К повторению елизаветинского тайного венчания императрицу принуждал Григорий Орлов, которому не терпелось стать мужем государыни. Говорят, что Разумовский в ответ на переданное генерал-прокурором повеление помолчал, подумал, потом бережно достал из драгоценной шкатулки завернутую в шелк заветную грамоту с печатями, дал ее прочитать генерал-прокурору и, к величайшему изумлению вельможи, бросил в горящий камин… Прошедшие с чемарской истории годы не пропали даром для лежебоки — он стал мудрецом и опытным царедворцем.
Смысл его поступка заключался в том, чтобы, с одной стороны, подтвердить подлинность своего брака с императрицей (для этого он и показал документ первому чиновнику России), а с другой — показать свою преданность государыне. Он бросил драгоценную бумагу в камин, «уничтожил» исторический прецедент и тем самым развязал Екатерине руки — мол, бумаг нет, брака нет! Ведь если проникнуть еще глубже в помыслы Разумовского, то можно понять ход его мыслей: если самовластная правительница Российской империи, самодержица Всероссийская, которая может всё, что ей заблагорассудится, спрашивает у него через генерал-прокурора, был или не был прецедент с браком царствующей монархини с одним из ее подданных, то она явно не хочет этого брака.
При такой любви Елизаветы и Разумовского уже тогда казалось странным отсутствие у них детей. И слухи о детях от этого брака появились уже при жизни наших героев, а потом вылились в драматическую легенду о так называемых князьях или графах Таракановых. Дело это настолько запутано, что говорить что-то определенное о детях Елизаветы и Разумовского мы не можем. Но вначале о слухах. В 1751 году в Тайной канцелярии расследовали дело крестьянки Прасковьи Митрофановой, говорившей: «Государыня матушка от Господа Бога отступилась, что она живет с Алексеем Григорьевичем Разумовским, да уже и робенка родила, да не одного, но и двух —вить у Разумовского и мать-та колдунья. Вот как государыня изволила ехать зимою из Гостилицкой мызы в Царское Село и как приехала во дворец и прошла в покои, и стала незнаемо кому говорить: „Ах, я угорела, подать ко мне сюда истопника, который покои топил, я ево прикажу казнить!“, и тогда оного истопника к ней, государыне, сыскали, который, пришед, ей, государыне, говорил: „Нет, матушка, всемилостивая государыня, ты, конечно, не угорела“, и потом она, государыня, вскоре после того родила робенка и таперь один маленькой рожденный от государыни ребенок жив и живет в Царском Селе у блинницы, а другой умер и весь оной маленькой, который живет у блинницы, в нее, матушку всемилостивую государыню, а государыня называет того мальчика крестным своим сыном, что будто бы она, государыня, того мальчика крестила и той блинницы много казны пожаловала». За этот рассказ Прасковья Митрофанова была наказана кнутом и отослана на житье в дальний сибирский город — наказание весьма суровое.
Анализировать этот рассказ весьма сложно, но из первой его половины (о ложном угаре императрицы) хорошо видно, что источник сведений о беременности государыни находился где-то поблизости от Елизаветы. Так и видишь, что кто-то из прислуги затаился в соседнем с царицыным покое и слышал разговор Елизаветы с «незнаемо кем». К этому примешивается легенда о Розумихе — колдунье, которая, надо понимать, и приворожила императрицу к Разумовскому. Затем следует самое существенное — рассказ о некой царскосельской блиннице, тайной мамке сына Разумовского и Елизаветы. Эта история, может быть, и не лишена какой-то подлинной основы — подобным образом часто поступали с незаконнорожденными детьми. Вспомним историю тайного рождения в 1762 году Алексея Бобринского — внебрачного сына императрицы Екатерины Алексеевны и Григория Орлова. Его тайно вынес из дворца в корзине из-под белья камердинер императрицы Екатерины Шкурин и взял в свой дом, где бастард воспитывался вместе с родными детьми Шкурина. Ко всему этому примешивается немало легенд, одной из которых уже в 1770-х годах воспользовалась некая самозванка, ставшая известной как княжна Тараканова. Существует слух и о заточенной в московском Ивановском монастыре некой старице Досифее, дочери Елизаветы.
А. А. Васильчиков был твердо убежден, что никаких детей от брака императрицы с Разумовским не существовало. Он весьма убедительно интерпретировал миф о Таракановых — тайных детях императрицы. Фамилия Таракановы, по его мнению, является переделкой из малороссийской фамилии Дараган —такой была фамилия старшей сестры Алексея и ее детей. В камер-фурьерских журналах двора Елизаветы Петровны они упоминаются как Дарагановы, и тут уже один шаг до пресловутых Таракановых.Дети воспитывались при дворе, Елизавета Петровна хорошо относилась к племянникам своего мужа, как и вообще к его родственникам. Сестру же Алексея, Прасковью, императрица привечала особо, чему есть немало свидетельств. Эти ласки, естественно, распространялись и на племянников. Спустя какое-то время подросших младших Дараганов, как тогда было принято, отправили за границу, в закрытый пансион, где их окружили особым комфортом и тайной, что и послужило появлению в немецких газетах сведений о прибывших в Европу тайных детях Елизаветы и Разумовского, которых якобы и скрыли под фамилией Tarakanoff.