Агафон с большой Волги
Шрифт:
Архип Матвеевич стоял с непокрытой головой и смотрел вслед. Ветер играл его жидким седеньким чубом и опущенной на деревянную ногу штаниной, донося до его ушей новый звук приближающегося мотора. Архип оглянулся. Из подъехавшего грузовика, как старая базарная купчиха, с сумками и корзинками вылезла Агафья Нестеровна.
– Ну, спасибо тебе, Роман Николаевич, дай бог доброго здоровья, – с умиленной растроганостью проговорила она.
– Мама! Роман! – Варвара подбежала к машине и навалилась грудью на приоткрытую
– Сдаю свои дела, Варвара Корнеевна, – вздохнул Спиглазов.
– Куда же тебя?
«Вот, может быть, сейчас здесь и решится моя судьба», – подумала она.
– Еще не знаю, – задумчиво ответил Роман Николаевич. – Про меня говорят, что я типичная отрыжка культа, – усмехнувшись, добавил он.
– Кто же мог сказать такую гадость? – возмутилась Варвара.
– Нашлись, – косясь на сидевшего за рулем Афанасия Косматова, ответил Спиглазов.
– Не я, Варя, это товарищ Константинов ему впаял, – ухмыльнулся Афонька.
Варвара издала глухой звук, будто застряло в горле слово. Значит, дела Романа были плохи.
– Ну что же, Варя, не поминай лихом, – давая Афоньке знак трогаться, сказал Спиглазов.
– А как же мы… как же я, Рома? – вопрошающе вглядываясь в жесткое, постное лицо своего бывшего дружка, тихо шептала Варвара.
– А так, что вон за пригорком меня Раиса ждет… Бывай здорова. – Роман вторично кивнул шоферу.
Машина взвыла и шибко рванула с места, обдав Варвару гарью бензина и густым вихорьком пыли. Перед ее глазами закружились и куда-то поплыли разбросанные по жнивищу скирды соломы. Ослабевшие руки вдруг опустились и как плети повисли вдоль тела.
– А я, Варенька, все совершила! – подходя к дочери, громко заговорила Агафья Нестеровна. – Все обмозговала и даже газетку привезла! Вот только не знаю, куда я ее засунула, – роясь в битком набитой сумке, продолжала она.
– Какую газетку? Что ты могла совершить! – повернувшись к матери, с ужасом в голосе спросила Варвара.
– Не шуми ты ради бога! Довольна будешь и спасибо мне не раз скажешь… Теперече ты вольная казачка!
– Что ты наделала, мама?
– Как что? Я тебе развод схлопотала и объявление в газетке пропечатала. Все честь по чести! Помнишь того кудрявенького редактора?
– Ну? – со стоном выкрикнула Варвара.
– Он все мне так быстренько обтяпал.
– Мама! – Голос Варвары хлипко надломился дрожью и одиноко замер в опустевшей степи. Она отлично помнила, как после партактива привела к себе домой молодого пышноволосого редактора районной газеты и накормила сочными беляшами, приготовленными Агафьей Нестеровной. Видимо, он не забыл гостеприимства, уважил старуху и тиснул объявление без всякой задержки.
– Оказывается, проще простого, – разглагольствовала мать. – Пришла, отдала бумажки, он черкнул на уголышке два словца и
– Ой, мама! – повторила Варвара и опустила голову на крышку кухонного стола.
– Да что ты все мамкаешь? – спросила Агафья Нестеровна. Увидев свой стол, удивленно добавила: – Глянька, и стол мой тут! Кто же это его приволок сюда? Небось Федька или тот супостат.
Увидев приближающегося Архипа, Агафья Нестеровна замолчала. Ей вдруг как-то стало не по себе. Брошенный стан выглядел сейчас сиротливо, опустошенно. Куча остывшей золы, а рядом скрюченные арбузные корки, охапка примятой соломы, на которой спал под вагончиком Архип. Нелепый четырехногий стол и словно пьяная, поникшая Варвара. А вон еще двустволка на колу, где, наверное, проветривалось и сушилось Глафиркино тряпье, оглядываясь по сторонам, подмечала Агафья.
«Я-то за каким шутом сюда приперлась, – подумалось ей, – могла и дома поведать…»
Архип подошел к колышку и снял с сучка ружье. Потом повернулся к дощатому щитку, где висела его, как он выражался, «физия», еще раз полюбовался Дашуткиным изделием, потрогал, раскачал сначала один гвоздик, затем второй, газета скользнула вниз и повисла на одном уголке. Архип Матвеевич снял ее, аккуратно скатал в трубочку и крепко, как нечто самое для него дорогое и важное, перевязал ее.
Гул трактора все больше отдалялся. Архип видел, как, шлепая гусеницами и таща за собой вагончик, он вскарабкался на бугор и вскоре скрылся в голубоватой, освещенной солнцем дали. Близился вечер. На меже, покачивая сухой, словно поджаренной, метелкой, остался одинокий лошадиный щавель. Удлиненная тень его со скрюченными на боках отростками показалась Агафье лохматой и жуткой.
– Нам тоже ведь пора ехать, а? – беспомощно озираясь на разворошенный стан, упираясь испуганными глазами в свой кухонный стол, заговорила Агафья Нестеровна. – Как бы нам, Архипушка, выехать отсюдова? – просительно и робко поглядывая на Архипа, спрашивала она. – Вон и стол надо захватить. Бросили вещь-то, а?
– Пёхом придется. Уж более попутных не будет. Все закончили на этом рубеже, теперь дальше марш-марш! Прощайте!
Архип поправил на плече ружье и, как солдат, зашагал на свой пост к видневшемуся бахчевому шалашу с пугалом на длинном шесте. Взойдя на ближайший малый бугорок, он остановился и оглянулся.
У бывшего полевого стана, положив свертки и сумки на старый раскоряченный стол, одиноко маячили две женщины и со страхом смотрели на темнеющий посреди золотистого жнивья, опустевший, далеко уходящий шлях.
Урал – Москва – Волга
1958—1966