Агент абвера.
Шрифт:
Шиммель был доволен собой и счастлив: лишь накануне ему было присвоено звание полковника. Рудольф получил орден, а Фиш — заветное звание майора. Собираясь в путь, Шиммель то и дело поглядывал в зеркало, любуясь сверкающими жгутами полковничьих погон.
Прихватив с собой Рудольфа, Шиммель отправился в Валку. Приезд начальства был полной неожиданностью для Шнеллера. Он хотя и растерялся, но заметил полковничьи погоны у Шиммеля и новую орденскую колодку на груди у Рудольфа. Барон со злобой и завистью посмотрел на счастливчиков, но, как и подобает подчиненному, восторженно поздравил обоих.
Шиммель внимательно
— Гм… Я приехал вручить Никулину награду за успешное выполнение разведывательного задания, а вы его арестовали, подозревая, что он врал нам. Интересно. Какие вы имеете материалы, где доказательства измены Никулина?
Шнеллер быстро достал из сейфа папку с бумагами и подал Шиммелю. Тот, не торопясь, уселся в кресло, пригласил сесть всех и начал листать документы. Шнеллер подался вперед, готовый в любую минуту дать объяснение. Он заглядывал через стол, издали наблюдая, какую страницу и какой документ читает Шиммель.
— Хм… И все это вы называете доказательствами? Сообщения Сюганова, Громова о том, что Никулин встречался и разговаривал с теми, кто не вернулся с задания, а также с Беляевым и Романовым. И все. О чем же они говорили? Надеюсь, вы достоверно установили это?
— Я п-полагал, что если Никулина хорошо доп-про-сить, то он п-признается, — начал заикаться Шнеллер.
Барон понял, что Шиммель и Рудольф недовольны арестом Никулина, раскусили его нехитрый замысел, и теперь ему придется отвечать за последствия необдуманного поступка.
— Странные дела творятся здесь, господин Шнеллер. Я понимаю вашу озабоченность тем, что некоторые агенты приходят с повинной к русским. Она естественна для начальника школы, и, откровенно признаться, на вашем месте я волновался бы гораздо больше. Но как можно опытного агента Никулина, награжденного фюрером, арестовать, даже не поставив об этом в известность меня или господина Рудольфа? Удивительно и непонятно.
— Что говорил Романов о своей связи с Никулиным? — спросил все время молчавший Рудольф.
— Он заявил, что Никулин никогда не склонял его к явке с повинной.
— Единственный свидетель — и тот не дал компрометирующих показаний, — резко заметил Шиммель. — За что же вы арестовали Никулина?
— У меня были подозрения… — принялся оправдываться Шнеллер.
— Приведите Никулина, — не стал слушать его Шиммель.
Через некоторое время в кабинет ввели Николая Константиновича. Даже видавшим виды Шиммелю и Рудольфу неприятно было смотреть на обезображенное лицо, руки Никулина. “Как его разделал этот болван”, — подумал Шиммель и с неприязнью посмотрел на Шнеллера. Под холодным осуждающим взглядом начальника тот вжался в кресло и притих. Он ушам своим не поверил, когда услышал резкий голос Шиммеля:
— Господин Никулин, все, что с вами здесь произошло, — ошибка. Немецкое командование приносит вам извинения.
После короткого молчания Николай Константинович с трудом проговорил:
— Я счастлив, господин полковник, что вы объективно разобрались в том нелепом обвинении, которое предъявлял мне капитан Шнеллер.
Поняв, что Шиммель и Рудольф не поддерживают Шнеллера, Николай Константинович решил воспользоваться моментом, чтобы отомстить ему за свои страдания.
— Я очень
Шнеллер насторожился, глаза его беспокойно перебегали по лицам Шиммеля и Рудольфа, а те приготовились слушать.
— Господин Шнеллер ввел в школе систему жестоких наказаний за малейший просчет. Люди боятся его. Никто не уверен в том, что, вернувшись с задания, он не будет оклеветан, брошен в карцер, подвергнут пыткам, как это сделали со мной. Я честно выполнил задание, и вы знаете это. Господин Фиш говорил, что меня представили к награде. И вот вместо награды фюрера меня арестовывают, не имея никаких оснований, пытают и заставляют признать то, что в каких-то своих целях диктует капитан Шнеллер. В такой обстановке наши люди предпочитают оставаться на той стороне. В военное время, имея надежные документы, они сравнительно легко могут легализоваться и жить, не боясь преследования русской контрразведки. Этого не способен понять господин Шнеллер. Он не вникает в психологию человека и действует грубо, топорно, чем в немалой степени вредит делу. Следовательно, он и является косвенным виновником наших неудач и поражений.
Никулин говорил спокойно, уверенно, и Шиммель во многом соглашался с ним. “По всему видно, что этот русский — бесстрашный и прямой человек”, — думал полковник, слушая неторопливую и рассудительную речь своего агента. Но Шиммель видел и другое. Осуждая Шнеллера, Никулин подверг резкой критике всю систему немецкой разведки. Поэтому он постарался прервать неприятный разговор:
— Господин Никулин, я во многом могу согласиться с вами, но теперь речь не об этом. Я приехал с господином Рудольфом, чтобы попросить вас выполнить важное задание в тылу русских, но теперь вижу… — Тут Шиммель развел руками, показывая, что говорить о задании не приходится. Обращаясь к Шнеллеру, он приказал: — Освободите господина Никулина и сегодня же направьте в дом отдыха. Вы свободны, господин Никулин.
Николай Константинович вышел, тяжело переводя дух. Дорого ему стоили встречи со Шнеллером. Зато теперь он едет туда, где у него есть явки, полученные от генерала Быстрова. Можно будет переслать своим списки и фотографии. Пора достать их из тайника. Конечно, опасно сейчас везти фотографии с собой. Но иного выхода нет. Придется рискнуть. И прежде чем отправиться домой, Никулин отодвинул заветный кирпич, быстро сунул тонкую пачку за подпоротую подкладку голенища. Теперь ничто не удерживало его в Валке. Если дорогой не обыщут, все будет хорошо.
А в кабинете продолжался разговор между абверовцами.
— Когда-то и я, господин капитан, подозревал Никулина в связях с русской контрразведкой, — говорил Шиммель. — Сомневаться и подозревать — это долг немецкого офицера. Но он прошел проверку. Вы едва не уничтожили нужного человека. Никулин прав. Вы не можете руководить школой абвера. Считайте себя командиром роты войск СС и готовьтесь принять участие в карательной экспедиции против партизан. Эта роль вам больше подходит.
— Но, господин полковник, — пролепетал Шнеллер, — из-за этого русского…