Агент его Величества
Шрифт:
Песенка была довольно незамысловатая, но исполнение заслуживало самых высоких похвал. Менестрели били чечётку, хлопали в ладоши и даже пускались в пляс. Публика была в восторге. Даже русские офицеры, мало что понявшие в песне, сразу как-то оживились, принялись аплодировать и криками подбадривать актёров.
За песней пришёл черёд сценических миниатюр. Менестрели разбились на несколько групп и стали смешить зрителей комическими опусами. К сожалению, язык их был настолько далёк от обычного английского, что Костенко лишь разводил руками в ответ на просьбу Лесовского переводить. Зато американцы разражались хохотом. Глядя на них, и русские начали улыбаться, захихикали сами не зная чему. Лёд меж хозяевами и гостями, если и был, окончательно растаял, начались непринуждённые беседы и тосты. К счастью, многие офицеры имели некоторый навык в британской речи, так что услуги Костенко не понадобились.
– Ну как, по вкусу вам наши менестрели, адмирал? – спросил Твид Лесовского, когда актёры ушли.
– Весьма оригинально.
– Я специально пригласил одну из лучших трупп Америки, чтобы вы могли сразу оценить уровень их искусства. У нас в стране гастролирует множество таких коллективов, но подавляющее большинство их, увы, не выдерживает никакой критики. Даже в таком незатейливом деле, как пародирование негров, нужен свой лоск. Вы понимаете меня?
– Разумеется.
– Я сам – не большой поклонник театра, был один раз, едва высидел до конца. Но вот такие представленьица – разумеется, без пошлостей – то что надо. А вы что предпочитаете?
Лесовский коротко рассказал ему о своих предпочтениях. Твид рассеянно выслушал его, косясь куда-то в сторону, затем всплеснул руками и воскликнул:
– Ну наконец-то! А мы уж заждались.
Костенко проследил за его взглядом. В дверях стоит русский посол. Он был в торжественном иссиня-фиолетовом фраке и брюках того же цвета, с тростью в руке и при бабочке. Раскрыв объятья, Твид ринулся к нему.
– Мой друг, мой дорогой старый друг, добро
Они обнялись, затем Твид подвёл его к Лесовскому и Костенко.
– Здравствуйте, ваше превосходительство, – поздоровался барон с адмиралом. – Здравствуйте, Семён Родионович. Очень рад видеть вас снова.
Стороны расшаркались и обменялись дежурными приветствиями. Затем Твид сообщил послу:
– Адмирал сказал, что его эскадра поддержит нас в случае войны с Англией. Надеюсь, Россия не откажется от своих слов, когда дойдёт до дела. Не так ли, барон?
Стекль кинул быстрый взгляд на изумлённого Лесовского и прокашлялся.
– Много воды утечёт, прежде чем возникнет такая необходимость.
– И всё же вы обещали. А мы, американцы, привыкли верить данному слову. – Он лукаво погрозил барону пальцем.
Тот не ответил. Чувствуя неловкость ситуации, Костенко решил нанести контрудар.
– Господин Твид, мы, русские, тоже привыкли верить данному слову, а потому рассчитываем, что нейтральность Соединённых Штатов в польском вопросе не останется пустым звуком.
– О чём вы?
– О польских капёрах, что, по слухам, нашли убежище в американских водах. Вам известно что-нибудь об этом? Барон Стекль имел на этот счёт беседу с госсекретарём, но тот уклонился от прямого ответа. Это настораживает.
– Первый раз слышу. Впрочем, я не большой знаток в таких делах. Вам лучше поговорить с кем-нибудь из военно-морского ведомства.
– И мы, безусловно, поговорим. Но прежде хотелось бы узнать позицию вашей партии.
Твид озадаченно почесал подбородок.
– Мы не несём ответственности за поступки администрации Линкольна, – помедлив, сообщил он. – Но если правительство скрывает правду, наш долг как оппозиции – вывести его на чистую воду. Я поговорю с Оделлом насчёт того, можно ли поставить этот вопрос на обсуждение в конгрессе.
– Будем вам весьма признательны.
Твид похлопал Костенко по плечу.
– А вы – молодец. Никогда не забываете о деле. Это хорошо.
Он поворковал ещё немного и откланялся.
– Извините, господа, мне надо отойти на минутку. Не стесняйте себя, пейте вино, развлекайтесь. Я скоро вернусь. Хозяйственные заботы!
Он ушёл, а Стекль обратил на Лесовского и Костенко взгляд, полный укоризны.
– Прошу вас, господа, впредь не обсуждать вопросов, касающихся межгосударственных отношений, за моей спиной. Для нашего же общего блага.
– О чём вы говорите, барон? – громыхнул адмирал. – Я и не думал что-то обещать этому пройдохе. Он просто поймал меня на слове.
– Вам нужно очень тщательно подбирать слова, адмирал, чтобы не поставить себя в неудобное положение. Это и к вам относится, Семён Родионович. Вы очень удачно ввернули насчёт капёров, признаю это, но здешняя политическая жизнь крайне запутана, и одно неосторожное замечание может произвести бурю. Полагаю, излишне напоминать вам, чем это может закончится для наших стран и для вас лично.
Костенко с недрогнувшим лицом выслушал эту тираду.
– Великий князь ждёт от меня определённых результатов, а их нет. Я вынужден брать инициативу на себя.
Стекль слабо усмехнулся.
– Недопустимая самонадеянность для дипломата. – Он приблизил лицо к уху Семёна Родионовича и прошептал. – Знаете ли вы, милостивый государь, что Твид – добрый знакомый некоего Джулиуса Моравского? Вам незнакомо это имя? Весьма прискорбно. – Он оглянулся и хихикнул. – Местные поляки, которых, к слову, в одном только Нью-Йорке наберётся тысяч с тридцать, знают его очень хорошо. Более того, ходят упорные слухи, будто они склонны выполнять любые его указания. Вы спросите, кто это такой? Буржуа средней руки. Приехал в Америку лет десять назад, чтобы заняться аптечным делом. На паях с другими иммигрантами держит несколько аптек в Бруклине. Как и все здешние приезжие, ходит под крылом демократов, голосуя на выборах за Вуда и Сеймура. Кажется, в прежние годы у него имелось какое-то имущество в Польше, но в силу некоторых обстоятельств, о коих, наверно, вы можете догадаться, оно перешло в казну. Сейчас ему около пятидесяти лет, из них не менее тридцати пяти он провёл в изгнании. Картина проясняется?